Линии на скорлупе засияли так, что стало больно глазам, и яйцо с грохотом развалилось на четыре части. Вольфи и еще трое будущих небесных наездников бегом бросились к осколкам – первым в этом мире гросайдечь должна была увидеть своего хозяина. И вот Карл уже держит на руках огромную золотистую ящерицу, мокрую и дрожащую; Йоханн, присев на корточки, гладит по голове свою гросайдечь, нетвердо стоящую на ногах… Вольфи откинул тяжелый кусок скорлупы, измазанный засохшим драконьим пометом.

На мальчика обрушилась лиса. Она была мертва, на оскаленных зубах застыли кровь и слюна. Вместо передних лап у зверя торчали культяпки, а живот был в мелких дырочках, в которых застряли изломанные иглы пытавшегося освободиться ежа.

…. Химмельриттеры? Папа не разрешит тебе, Вольфи. Да и тебя могут не принять, там нужны способности. Да, гросайдечи очень красивые…. Сынок, ты же не оставишь маму одну?

Цитадель основана безродным ублюдком, и набирают туда всякий сброд. Почему? Потому что половину из них давят гросайдечи при рождении, а вторая половина гибнет на патрулировании. Драконы сжирают твоих ненаглядных химмельриттеров вместе с костями и дерьмом… Что ты сказал? Прокляну и лишу наследства. Пошел вон.

Вольфганг открыл глаза, рванулся, и остатки сна вылетели у него из головы. Командир бланкблютеров вдруг понял, что не может пошевелиться… и это чувство показалось ему странно знакомым. Серый, как двухнедельные портянки, рассвет, озарял труп лисы на дубе и трупы бланкблютеров вокруг дерева. От ребят мало что осталось – огромный лис, передними лапами прижимавший командира бланкблютеров к мокрой от росы траве, сделал все, от него зависящее, чтобы опознать кого-то в этом рагу из кольчуг, ног и обгрызенных черепов было невозможно. На левом боку зверя шерсти не было – были лишь черные, обугленные струпья.

Йоханн тоже сделал все, что мог.

Но этого оказалось недостаточно.

«Ты спрашивал, почему?», телепатировал лис Вольфгангу.

– Я ни о чем не спрашиваю тебя, тварь! Убей меня, выродок! – Вольфганг хотел крикнуть, но не узнал своего голоса – получился тонкий, почти детский истеричный выкрик.

Оборотень фыркнул ему в лицо, обдал зловонной слюной.

«Ты сам себя убиваешь, непрерывно, беспрестанно… Как поется в той колыбельной, что звучала и над твоей кроваткой, храбрец умирает лишь однажды, а трус умирает тысячу раз каждый день…. Ты говоришь, ты никого не предавал? А себя самого? Ты предал свою мечту, ты струсил. Ты не хотел лишаться наследства. А еще, ты боялся потерять любовь. Но ты знал, что мать тебя не любит. Потому что не умеет любить. Она поэтому и ушла от нас к людям – с вами ей было легче, с вами, в области чувств недалеко ушедшими от деревянных кукол… Но ты боялся лишиться и этой жалкой декорации, этой кукольной имитации любви, которую имел…»

– А тебе бы спектакли ставить, – прохрипел бёзмюль. – Монолог хорош, куда там скальдам… Декоратор в паленой шкуре…

«А я и поставлю. Мой первый спектакль будет называться „Волчонок“, сообщил лис.

Воздух вокруг них задрожал, заискрился. К горлу Вольфганга подкатила тошнота.

«О нет, я не убью тебя. Посланника бога может остановить только бог. Куда уж мне, жалкой пародии на человека, тягаться с богами. Но я могу закрутить жернова в другую сторону…».

Зеленые листья дуба стали светло-серыми. Вольфганг вдруг ощутил, что лису, стоящему над ним, семь с половиной лет. Бёзмюль понял, что источником знания был запах тела зверя, и истошно завопил. Вольфи хотел крикнуть «нет», но смог только нечленораздельно зарычать…

«Ты никогда не думал, почему ты так легко находишь наши норы? Почему мать бросила в огонь роскошную волчью шубу, которую подарил ей отец? Оборотни учатся менять облик с самого детства, и с непривычки тебе будет трудно… Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь снова стать человеком, Вольфи… Но бёзмюлем тебе больше не быть. Никогда»

Лис отступил, и Вольфганг вскочил на четвереньки. Лис несколько секунд смотрел на стоящего перед ним волка, с одурелым видом нюхавшего собственные лапы. Лис думал, что теперь волк убежит. Но перед ним стоял потомок тех, кто утопил Звездных Рыцарей в их собственной крови. Волк поднял морду и пристально посмотрел лису в глаза, вызывая на бой. Лис вздыбил шерсть на хребте и громко тявкнул. Волк хлестнул себя хвостом по бокам, присел, собираясь для прыжка…

И увидел дрожащие в туманной дымке контуры Мглистых гор.

Гор, отделяющих Боремию от Экны. Страны, где не смотрят, человек ты, оборотень или горный тролль, и оставляют в живых всех, кто признал милосердного Барраха.

Гор, в которых спряталась Цитадель, основанная безродным ублюдком, научившимся делить драконье яйцо на четыре части…

И остановился.

«Возможно, когда-то я скажу тебе спасибо за то, что ты со мной сделал», телепатировал волк. Он отвернулся от лиса и направился к восточному краю поляны. – «Даже жертву богам за тебя принесу… Но не сейчас».

Волк исчез в кустах. Солнце заглядывало ему в глаза – и удивлялось, вместе со старым лисом, на правом боку больше никогда не будет расти шерсть.

Лис пошел в другую сторону – его путь лежал на юго-запад, где Боремия граничила с Мандрой. Там законов о чистоте человеческой расы не принимали.

Пока.

Вольф закричал и сел на кровати. «О Водан, за что мне это», думал он, вытирая мокрый лоб смятой простыней. – «Ведь я давно искупил все, что сделал тогда… Я вывел всех оборотней, кто еще оставался в живых, спас всех, кого смог найти. Они все в Экне, я не скажу, что аулы оборотней процветают, но ведь и никто не голодает. Я принес благодарственную жертву за Рейнарта, короля лис… Я больше не Вольфганг фон Штернхерц, я старший химмельриттер Вольф… За что ты посылаешь мне эти сны?».

Он услышал всхлип – короткий, детский – и повернулся. Красавица Брунгильда, которую Вольф чудом не разбудил, когда метался в кошмаре, плакала во сне.

И тут старший химмельриттер Вольф понял, что вовсе не Водан наслал ему сегодняшний сон. Вольф готов был поклясться, что стон и плач сейчас слышен в каждой спальне Цитадели, и не только. Часовые на стенах наверняка тоже боролись с кошмаром, сжимая в руках алебарды и луки…

Он осторожно потряс Брунгильду. Воздушная наездница открыла глаза, мутные от ужаса. Вольф подал ей кольчугу. Чудесную кольчугу Брунгильды, серебристую, столь мелкого плетения, что она была похожа на свитер, которые носят на севере Фейре. Она действительно была связана, а не выкована – связана из затвердевшей слюны гигантского паука, из которой чудовища плетут свои сети. Так, по крайней мере, утверждал торговец, у которого Брунгильда приобрела кольчугу. На вороте и плечах были мифриловые накладки с эмалью в виде лиловых колокольчиков и желтых ромашек. Чар на кольчуге было едва не больше, чем колечек – Вольф постарался, и теперь даже при ударе секирой тело воздушной наездницы не превратилось бы в фарш.