– Ох, – зачастил он, – а я как раз собирался сойти вниз, нужно перемолвиться с Винто и узнать, готова ли труппа к погрузке. Мы отплываем с утренним приливом, знаешь ли, и…

– Да неужто? Зачем же ты тогда зажег здесь все светильники?

– Ну… я кое-что искал. А ты уже все упаковала, ничего не забыла? Лучше пойди и проверь, а то…

– Кончай пороть чушь!

С тяжким вздохом Саламандр осел на громадную малиновую подушку и жестом пригласил ее садиться напротив. С такого близкого расстояния она уловила исходящий от него запах сладкого вина; под набрякшими глазами залегли темные круги.

– Я только хотела осведомиться, как твои учебные дела, – сказала она как могла мягче.

– Я не занимался этой чертовой наукой вовсе, и ты это отлично знаешь, не хуже меня! Джилл, я до смерти устал…

– Ну ладно, когда же ты снова возьмешься за науку?

– Никогда!

Последнее, чего она могла ожидать, это прямого ответа. Судя по широко раскрытым глазам, он и сам был поражен тем, что брякнул. Она ждала продолжения, но он не шел на попятный и молча следил за роями мошек, вьющихся вокруг масляных ламп. Тишина разрасталась.

– Неужели ты думаешь, что от магических способностей можно просто отвернуться и уйти? – спросила она наконец.

– Хочу попробовать, – руки у него так сильно тряслись, что он зажал их между коленями. – Мне осточертело жить так, когда меня постоянно изводят и попрекают!

– С чего это вдруг?

– Кажется, это ясно, понятно, наглядно и очевидно: я нашел нечто, привлекающее меня больше, нежели возможности чародейства, – он состроил солнечную, совершенно неуместную улыбку. – Нормальная жизнь, Джилл. Нормальная жизнь. Впрочем, для таких людей как ты, в этом выражении, наверно, нет и проблеска смысла…

– О чем ты? Что такого прелестного в скитаниях по дорогам с кучкой паршивых акробатов и бедной девочкой, которую ты взял в жены?

– Прелестного ничего. В том-то и смысл.

– Ты болван, Эвани.

– О, в твоих глазах, несомненно, я выгляжу именно так. А мне, понимаешь ли, это теперь безразлично. Я нашел любимую женщину, нашел способ создать такую семью, как мне нравится, странствуя по дорогам, что мне всегда было по душе. И будь я проклят, неладен, зачумлен, прокажен и покаран, если поступлюсь хоть малейшим кусочком этой жизни!

– Да я же не прошу ничем поступаться, я только хочу, чтобы ты развил врожденный талант…

– Талант? О боги! – он наконец взорвался, слова полились потоком, он едва сдерживался, чтобы не заорать, и перешел на свистящий шепот: – Я по горло сыт этим словечком! Я разве просил об этом? Талант! О да, разумеется, я знаю, что у меня есть способности к магии. Всю мою длинную и дурацкую жизнь мне об этом твердят, с того самого дня, когда моему злосчастному батюшке вздумалось притащить меня, еще совсем ребенка, к Адерину. Талант. У тебя поразительные способности к магии. Ты должен учиться. Ты проживешь жизнь напрасно, если не выучишься. Твой народ нуждается в твоих знаниях. Никто, ни единая душа, хоть человечья, хоть эльфийская, на всем белом свете не догадалась спросить, а хочу ли я этого? Все только и делали, что насмехались, дразнили, подталкивали, нажимали, пока, клянусь всеми богами, я приобрел стойкую ненависть даже к звучанию слова «магия»!

– Я тебе весьма сочувствую, но…

– Ты можешь не иронизировать?

– И не думала. Я просто пытаюсь указать тебе на то, что…

– Не желаю ничего слушать! Волосатой задницей Владыки преисподней заклинаю тебя, Джилл, попробуй понять: я в кои-то веки нашел то, к чему стремился в жизни, и мне плевать, сколько еще прописных истин и обвинений ты обрушишь на мою голову!

– Да кто тебе сказал, что это нельзя сочетать?

– Да магия и сказала! Мало я на тебя смотрел? И ты – ты! – сидишь тут и толкуешь мне об этом, как будто я не знаю тебя!

Джилл подошла к опасному пределу, за которым росло желание дать ему пощечину.

Ярость оттого, что он затронул давнюю рану в душе, была столь велика, что далеко не сразу Джилл смогла заговорить. Он отшатнулся, внезапно побледнел, съежился, или так ей показалось, и ярость стала холодной, как стальной клинок зимним туром. Медленно поднялась она и постояла минуту, упирая руки в бедра, глядя на него сверху вниз; он скорчился на подушке, прикрыв лицо рукой, словно опасаясь удара.

– Ага, я все поняла, – голос ее скрипел, будто снег под сапогом. – Ты – трус!

В одно мгновение он вскочил на ноги, вспыхнув от ярости, не меньшей, чем у Джилл.

– И это после того, сколько я сделал для тебя, скольким рисковал!

– Это было сделано не для меня. А ради искусства магии, ради Света.

– Да плевать мне на… – он осекся и сдержал кощунственные слова. – Ладно, допустим. Но разве не достаточно уже потрудился я ради Света?

– Наше служение невозможно измерить, как мешки с зерном: столько-то перетащил, и хватит. Впрочем, это сейчас неважно. Мы избрали разные пути. Я не сумела сохранить при себе и Родри, и науку. Но тебе-то никто не мешает создать семью и продолжить занятия! Если бы я вышла замуж, у меня не было бы больше своей жизни – только та, что создаст для меня муж. Таково Предназначение женщины. Но ты можешь создать жизнь для Мархи, не отдавая своей. Ты попросту слишком ленив, разве нет? Такова неприглядная истина. Лентяй и трус, вот и все!

– Издевайся надо мной, насмехайся сколько угодно. Я свое решение принял и не отступлю.

– Ладно, если так. Я и не помышляю препятствовать. Ничто ни на земле, ни над нею, ни под нею не может заставить тебя принять сокровище, данное тебе по праву рождения, если ты желаешь бросить его. Но будь я проклята дважды и трижды, если хоть на час задержусь рядом с тобою!

Она круто развернулась, выскочила из комнаты, хлопнув дверью, и промчалась по узкому коридору, пропитанному дневным зноем, пропахшему пылью и сыростью, стремясь глотнуть свежего воздуха и дать себе и ему возможность прийти в чувство и опомниться. Но Саламандр был так разъярен, что вышел следом за нею.

– Меня уже тошнит от твоей манеры показывать свое превосходство надо мною! – прорычал он. – Думаешь, я не знаю, что ты презираешь меня?

– Ничего подобного! Мне больно видеть, как ты растрачиваешь свою жизнь по пустякам и смешиваешь с грязью…

– Вот как? Значит, так ты думаешь о Мархе: напрасная растрата моей сверхвозвышенной и столь же талантливой личности?

– Да нет же! Здесь нет ничего общего с девочкой…

– У меня с ней все общее. Ты никак не возьмешь этого в толк. Ты, Джилл, такая же, как Невин. Такая же злобная и с холодным сердцем, как и старик.

– Не смей так говорить о Невине!

Ярость, прорвавшаяся в ее голосе, испугала саму Джилл. Эвани осекся на полуслове и прижался к стене, словно увидел грабителя, пробравшегося в дом и готового убить его.