Колонизированные народы часто придают большое значение тем религиозным обычаям, над которыми еще сохраняют контроль и которые напоминают о временах свободы. У иудеев нелюбовь к правителям достигала максимума во время важных храмовых праздников, имевших особое звучание в ситуации политического унижения. Пасха служила воспоминанием об избавлении Израиля от имперской власти Египта. Пятидесятница праздновалась в честь дарования Торы, божественного устава, который превыше всех имперских эдиктов. Суккот (Кущи), праздник урожая, напоминал о том, что земля с ее плодами принадлежат Яхве, а не римлянам. Скрытое недовольство выплеснулось в 4 г. до н. э., когда Ирод лежал на смертном одре. Он недавно поставил над главным фронтоном храма большого золотого орла, символ имперского Рима. Иуда и Матфий, знаменитые учителя Торы, назвали сей акт оскорблением владычества Яхве{593}. В ходе хорошо спланированной акции сорок их учеников вскарабкались на крышу, сорвали орла, разнесли его на куски и даже не попытались бежать, отважно приняв кару{594}. Ярость Ирода была такой, что он даже встал с постели. Ученики с учителями были приговорены к смерти, а сам правитель умер в муках через несколько дней{595}.

Стоит отметить, что большинство выступлений против имперского владычества в римской Палестине не были насильственными. При чтении Иосифа Флавия можно подумать, что вследствие религиозного фанатизма иудеи много бунтовали. На самом деле демонстрации доходили до насилия лишь в крайних ситуациях. Когда разгневанные толпы стали протестовать против мучительной казни любимых учителей, Архелай, старший сын Ирода, спросил, что он может для них сделать. Судя по ответу, враждебность к Риму диктовалась не только религиозной нетерпимостью: «Одни требовали облегчения податей, другие – упразднения пошлины, а третьи требовали освобождения заключенных»{596}. И хотя плач в Иерусалиме еще не затих, вооруженного мятежа не было, пока Архелай в панике не послал военных в храм. Но даже тогда толпы лишь кидали камни, а потом вернулись к молитве. Ситуацию можно было бы удержать под контролем, если бы Архелай не отправил пехотинцев, которые убили около 3000 человек{597}. Тогда начались беспорядки по всей стране, и народные вожди, посягавшие на корону, вели партизанские войны с римскими и иродианскими отрядами. Опять-таки дело больше упиралось в налоги, чем в религию. Толпы нападали на имения знати и грабили местные крепости, амбары и римские обозы, чтобы забрать товары, отнятые у народа{598}. У Квинтилия Вара, наместника близлежащей Сирии, ушло три года на восстановление Pax Romana. По ходу дела он сжег дотла галилейский город Сепфорис, разграбил соседние села и распял возле Иерусалима 2000 повстанцев{599}.

Рим разделил царство Ирода между тремя его сыновьями: Архелай получил Идумею, Иудею и Самарию, Антипа – Галилею и Перею, Филипп – Заиорданье. Однако Архелай правил столь жестоко, что император низложил его и впервые поставил над Иудеей своего префекта. Римский префект опирался на иудейскую священническую аристократию, а резиденция его располагалась в Кесарии. Когда Копоний, первый наместник, решил провести перепись перед сбором податей, некий Иуда Галилеянин призвал народ к сопротивлению. Его религиозность была неотделима от политических воззрений{600}. платить налоги Риму, считал он, равнозначно рабству, ибо единственный владыка еврейского народа – сам Бог; и если иудеи проявят стойкость и не дрогнут перед лицом возможной смерти, Бог вмешается и поможет{601}.

Обычно крестьяне не прибегали к насилию. Их главным оружием был саботаж: снижение темпов работы или полный отказ от нее – одним словом, методы экономические (и подчас весьма ушлые). Большинство римских наместников щадили чувства иудеев, но в 26 г. н. э. Понтий Пилат велел гарнизону Антонии поднять у самого храма знамена с изображением императора. Толпа крестьян и горожан явилась в Кесарию, и, когда Пилат отказался убрать знамена, иудеи попросту легли на землю возле резиденции и пролежали пять дней. Тогда Пилат позвал их на ристалище выслушивать его решение. Там, увидев, что они окружены солдатами с обнаженными мечами, люди снова повалились на землю. Они говорили, что скорее умрут, чем нарушат закон. Возможно, они надеялись и на вмешательство свыше, но они также понимали: казнить их – значит создать угрозу массового бунта. И риск оправдался: наместник уступил и убрал знамена{602}.

Шансы бескровного исхода были значительно меньше, когда лет через двадцать пять император Гай Калигула пожелал водрузить в иерусалимском храме свою статую. Опять-таки крестьяне вышли возмущаться: «поднялись точно по сигналу… бросив города, деревни и дома, так что они совершенно опустели»{603}. Когда легат Петроний прибыл в порт Птолемаиду с оскорбительной статуей, он нашел «десятки тысяч иудеев» с женами и детьми на равнине перед городом. Опять-таки протест не был вооруженным. Иудеи сказали Петронию, что драться не будут. Но они остались в Птолемаиде даже после начала посевного сезона{604}. В политическом плане это была разумная акция. Петронию пришлось объяснять императору, что из-за невозделанности почвы начнутся разбои и снизится выплата повинностей{605}. Однако Калигулой редко двигали рациональные соображения, и дело могло бы кончиться трагически, если бы его не убили на следующий год.