10 мая 1814 года здоровье бывшей императрицы вдруг неожиданно испортилось. Жоржетта Дюкрест, одна из ее придворных дам, свидетельствует: «Император Александр прибыл повидать Императрицу Жозефину 10 мая и отобедал с ней в Мальмезоне. Она осталась в салоне, несмотря на страдания, которые она старалась перебороть. После обеда все стали бегать взапуски на прекрасном газоне, находившемся перед замком; она пыталась принять участие в игре, но силы изменили ей, и она была вынуждена присесть. Изменение ее вида было замечено; ей задали тысячи вопросов, на которые она отвечала с улыбкой. Она уверяла, что немного отдыха пойдет ей на пользу; и все удалились, думая, что, действительно, она будет лучше чувствовать себя назавтра. На следующий день, желая успокоить окружавших, она решила совершить свою обычную прогулку, но тут ей было совсем плохо, и ее проводили в комнату в состоянии сильно встревожившей всех слабости. День явно не удался. У нее было несколько обмороков. Ночью ей стало еще хуже; нечто, похожее на бред, охватило ее; сильно возбужденная, она много говорила, несмотря на то, что ее врач активно запрещал ей это».

Несмотря ни на что, 14 мая Жозефина и ее дочь решились дать прием царю Александру в Сан-Лё. Там снова были прогулки в парке, и Жозефину вновь охватило недомогание.

На следующий день она возвратилась в Мальмезон, где ее личный врач, доктор Оро, диагностировал простой насморк! Жоржетта Дюкрест пишет: «Господин Оро счет необходимым принять некоторые меры: он дал ей рвотное и прочистил ей желудок».

Рвотное лекарство, применявшееся в то время, было сделано на базе хлористой ртути; трудно себе представить, как опытный доктор Оро мог предписать такое, продиагностировав обыкновенный насморк!

В последующие дни Жозефина стала жертвой новых недомоганий, вызывавших у окружающих все большие волнения. Жоржетта Дюкрест уточняет, что «24 мая (это было в пятницу), поднявшись, она испытала жгучую боль в горле». Доктор Оро заставил ее остаться в постели, так как после прочищения желудка малейшее переохлаждение могло быть опасным.

На следующий день 25 мая ее навестил император Александр и нашел, что она сильно изменилась. Он предложил ей прислать своего личного врача, но больная отклонила это предложение из боязни обидеть господина Оро, которому она очень доверяла. Появились признаки горячки. Принц Евгений писал своей невесте в Баварию: «Врач говорит, что это всего лишь простой катар, но мне кажется, что она совсем плоха».

Хотя доктор Оро и имел комнату в замке Буапро, находившемся поблизости, после утреннего визита к Императрице он имел обыкновение каждый день отправляться в Париж, возвращаясь в Мальмезон только на следующее утро. Удивительно, что, наблюдая тревожные симптомы в состоянии здоровья Жозефины, этот доктор никак не изменил свою привычку, чтобы заниматься исключительно только лечением больной.

Вечером 25 мая состояние Жозефины потребовало срочного присутствия врача. В отсутствие доктора Оро, обратились к доктору Лямурё из Рюэйя, который, приехав, «ужаснулся состоянию Императрицы». Он предложил поставить ей на спину двадцать пять пиявок, но остерегся делать это в отсутствии личного врача Жозефины. На поиски последнего отправились в Париж. Приехав в замок, доктор Оро сделал выговор своему коллеге из Рюэйя, заявив: «Эх, мсье, в подобном случае не надо было ждать меня: два потерянных часа могут оказаться смертельны».

Очень любопытное утверждение со стороны врача, совсем недавно констатировавшего простой насморк! Впрочем, после подобной тирады, если бы Жозефина внезапно умерла в тот же вечер 25 мая, вся ответственность за это легла бы на беднягу Лямурё!

Герцогиня Лаура д’Абрантес, вдова генерала Жюно, навестила Жозефину 26 мая и предложила познакомить ее с лордом Катхартом, послом Англии в России. В своих «Мемуарах» герцогиня писала: «Хорошо, сказала мне она, приходите к завтраку послезавтра 28-го числа, и мы проведем день вместе». По результатам этого визита, Лаура, всегда замечавшая малейшие детали поведения окружавших ее людей, написала: «Я оставила ее, мало беспокоясь о состоянии ее здоровья».

На следующий день 27 мая, наступил новый приступ. Императрицу на этот раз осмотрел сэр Джеймс Уили, личный хирург русского царя. После осмотра он объявил Гортензии: «Ее Величеству очень плохо, надо было бы наложить ей нарывные пластыри».

Было объявлено о визите Александра I на следующий день. Утром 28 мая в 10 часов герцогиня д’Абрантес, как и договаривались, прибыла в Мальмезон в сопровождении лорда Катхарта. Она была принята господином де Бомоном, камергером Жозефины, который сообщил, «что Императрица лежит в постели, что у нее горячка, и что вице-король Евгений также болен. Ожидается визит императора России, но так как болезнь наступила очень быстро, не было времени его предупредить…»

Герцогиня и лорд Катхарт отправились назад в Париж, так и не повидав Жозефину. Доктор Оро, наконец, понял серьезность состояния своей пациентки и оценил его, как «похожее на то, как если бы она была пьяна».

По свидетельству Жоржетты Дюкрест, в ночь с 27-го на 28-е Жозефина впала в пятичасовой летаргический сон.

Гортензия обратилась к докторам Бурдуа, Лямурё и Лассерру. Эти специалисты диагностировали так называемую инфекционную эскинансию (так раньше называли ангину).

Обессиленная Жозефина не произнесла больше ни одного членораздельного слова. Впрочем, находясь в благородном намерении послужить легенде Императрицы, Жоржетта Дюкрест приписывает ей предсмертные слова, которые она, возможно, никогда и не произносила. Она пишет: «По крайней мере, сказала Жозефина угасающим голосом, когда я умру, обо мне будут сожалеть; я всегда желала счастья Франции; я сделала все, что было в моих силах, чтобы этому способствовать; и я могу вам с уверенностью сказать, вам, кто присутствует при моих последних часах, что первая жена Наполеона не проронила ни слезинки».

29 мая Александр I еще находился в Мальмезоне, но Жозефину не сочли необходимым проинформировать об этом. Ее безнадежное состояние вынудило Гортензию вызвать к умирающей матери аббата Бертрана, наставника своих детей. Аббат прибыл и начал заниматься полагающимися в подобных случаях процедурами. Потрясенная горем Гортензия не выдержала и потеряла сознание. Когда она пришла в себя, ее брат Евгений взял ее за руки и объявил, заливаясь слезами, что их мать умерла в половине двенадцатого…

Было 29 мая 1814 года. А 24 июня Жозефине долен был исполниться 51 год; и это именно тот возраст, в котором умрет Наполеон семь лет спустя.

Доктор Беклар, специалист по анатомическим работам, с помощью фармацевта Каде-Гассикура и доктора Оро осуществил вскрытие покойной. Трахея-артерия бывшей Императрицы была неузнаваемой. Врачи констатировали: «Мембрана ярко-красная и разрывается от прикосновения. Легкие, прилегающие к плевре, и бронхи кажутся серьезно пораженными».

На следующий день газета «Лё Журналь дэ Деба» написала: «Мать принца Евгения умерла сегодня в полдень в своем Мальмезонском замке после болезни, которая сначала была объявлена катаральной горячкой, но затем приняла такой злокачественный характер, что больная скончалась в течение трех дней. Она получила отпущение грехов со всей печалью и смирением. Грустным утешением ей стало то, что умерла она на руках своих детей, с которыми она была давно разлучена…»