Я не сдержала улыбки. Что ж, мне предстоит умереть в любом случае. Как это лучше сделать: возвращаясь в родной мир, где меня ждет просрочка по ипотеке и аренде офиса, или держа за руку любимого человека?

Нет, тут обязательно должен быть третий способ! Как же без него?

Я вдруг ощутила себя маленькой и слабой — заболевшим ребенком, которого мама кутает в одеяло и уверяет, что все будет хорошо, но сама в это не верит.

— А если отправить меня в мой мир, а потом выцепить обратно? — предположила я, с надеждой глядя на Генриха. Он нахмурился, в его глазах была ясно видна боль, которую он сдерживал с огромным трудом.

— Милли, — ответил Генрих. — Мы ведь даже не знаем, сможем ли просто отправить тебя отсюда. Не то, что выцепить.

— Я все равно ничего не теряю, — ответила я с каким-то бесконечным презрением к смерти. Сама не знаю, почему я за несколько минут смирилась с мыслью о том, что умираю.

Может быть, потому, что подсознательно все это время уже считала себя мертвой? Ведь не бывает на самом деле попаданцев в другие миры. Мне, возможно, все это мерещится, а на самом деле я лежу в коме после инсульта, и пережитые приключения — просто картинки, которые тасует мозг.

— Я ведь все равно умру, Генрих, — негромко сказала я. — Что так, что этак.

Его лицо снова дрогнуло, и доктор Кравен подошел к столу и, выбрав из коробочки с пилюлями золотистый шарик, протянул Генриху. Я взяла его за руку и твердо произнесла:

— Надо попробовать. Не бойся за меня и… все-таки подумай о другом.

Генрих нахмурился.

— О чем?

— А зачем еще мы проделали весь этот путь? — я попробовала улыбнуться, но улыбки не получилось. — Верни себе корону, Генрих. Стань государем по праву.

Генрих посмотрел на меня так, словно я его ударила. Все сказанное и несказанное поднялось между нами непробиваемой стеной. Я могла бы выложить все, что так мучило меня все это время, но в этом уже не было смысла.

Мы не сможем быть вместе и никогда не будем. Неважно, что встанет между нами, корона или смерть.

— Зачем мне быть государем, если тебя нет? — едва слышно произнес Генрих. — Зачем мне тогда вообще быть?

Мы расстались — на правах лечащего врача доктор Кравен приказал Генриху пока оставить меня одну и дать отдохнуть. Слишком много информации на меня вывалилось — ее надо было разложить по полочкам и как-то к ней привыкнуть.

Генрих осторожно, словно боясь разбить или ранить, поцеловал меня в лоб и послушно вышел. Кравен дал мне несколько пилюль и, проглотив их, я спросила:

— Что это за лекарства?

— Общеукрепляющие и обезболивающие, — со вздохом ответил Кравен. — Я, честно говоря, не знаю, что еще вам можно дать. Помните ту пилюлю, которую я вам дал, чтобы вы сбежали от Бринна? Она не сработала.

Он сделал паузу и добавил:

— Вы спите, Люда. Пойду покопаюсь в здешней библиотеке, может, что-то найдется.

Я кивнула. Усталый вид доктора не давал особенных надежд. Он вышел, закрыл дверь, и я, поудобнее устроившись на кровати, стала смотреть, как легкий ветерок играет с шелком и кружевом занавески.

Итак, я умираю. Самое время для того, чтобы заорать от ужаса и бегать кругами, но у меня не было ни сил, ни желания ни для того, ни для другого. Мы все однажды умрем — я особенно остро поняла это после выкидыша и расставания с мужем. Тогда смерть словно бы прикоснулась пальцем к моему плечу и сказала: я здесь. Я всегда была здесь.

Таков порядок вещей. Такова история.

В конце концов, я смогла поймать одного из самых страшных преступников здешнего мира. Не так уж и плохо для психолога, которая работала ведьмой и советовала клиенткам чаще мыть голову, чтобы снимать дурной взгляд.

Что ж, это обыватели могут позволить себе роскошь жить чувствами. А короли — а Генрих обязательно будет королем — должны принимать взвешенные решения.

Машина, которую разрабатывал Ланге сотоварищи, могла вернуть меня в мой мир — это, конечно, не факт, но все же могла. Можно было попробовать. На Земле нет магии, там я могу исцелиться и жить дальше. Потом, если все пойдет так, как нужно, и я поправлюсь, Генрих просто выдернет меня обратно. Это у создателей машины уже было отработанной процедурой.

И я буду его фавориткой, допустим.

Да, я помнила о том, как Генрих говорил, что готов отказаться от трона ради народного счастья. Жители Аланберга любили нового короля, им было хорошо, и он не хотел все портить.

Но он все же разрешил союзникам официально объявить о своем спасении. И Генрих прекрасно понимал, к чему все идет — скоро он выдвинется в Аланберг вместе с драконами и флотом, пообещает народу горы золотые и потребует правосудия для убийцы своего отца и брата.

Я всегда понимала, что будет именно так. И Генрих понимал.

Едва слышно скрипнула дверь. Генрих заглянул в комнату и негромко спросил:

— Милли, ты не спишь?

— Нет, — улыбнулась я. Сейчас, когда он снова был рядом, мне сделалось легче. Не так темно было на душе, не такая вязкая слабость обнимала тело. — Как ты?

Генрих скользнул в комнату и сел на край моей кровати.

— Я хочу отправиться с тобой в твой мир, Милли, — он взял меня за руку и признался: — Ты знаешь, в какой-то момент я действительно захотел вернуться в Аланберг в чести и славе. Сесть на трон моих предков, отрубить голову доброму дядюшке Олафу и править долго и справедливо. А сейчас я думаю, что хочу только одного — чтобы ты была жива. И чтобы я был рядом. И я готов рискнуть.

Мы оба прекрасно знали, что так не будет. Уже закрутились колеса истории — известно, что принц Генрих Аланбергский жив, его сподвижники и друзья готовят флот и драконов, а узурпатор Олаф трясется от страха и мобилизует войска, называя Генриха самозванцем и негодяем.

Все это не остановится просто так, по капризу и порыву души. И Генрих понимал это лучше меня. Просто говорил так, чтобы мне было спокойнее.

— Сделаем так, — сказала я. — Рискнем. Пусть Ланге вернет меня. Одну, без тебя. Если я выживу и вылечусь, то ты потом просто выдернешь меня обратно. Ты нужен здесь, Генрих. Ты нужен своей стране и народу. Потому что когда власть начинается с убийств и лжи, то ничем хорошим это не кончится. Одного преступника мы остановили. Давай ты теперь разберешься с убийцей своего отца.

Генрих нахмурился. Кивнул.

Да, я права. Я часто бываю права, особенно в сложных и болезненных ситуациях.

— Хорошо, — глухо откликнулся Генрих. — Милли, я… Я не хочу тебя хоронить.

Я рассмеялась.

— А я не хочу умирать. Генрих, ну что ты! Это просто еще одна часть нашего путешествия, просто мы поплывем в разные стороны.

— И потом обязательно встретимся, — Генрих снова улыбнулся, и я в очередной раз подумала о том, как ему идет улыбка. Смотрела бы и смотрела. — И дальше пойдем уже вместе. Ты обещала выйти за меня замуж, помнишь?