императорским дворцом вершинами уходят в облака, громадные здания наступают друг на друга, словно кручи Куньлуня. Тянутся длинные стены и ограды, пересекаются меж собой закрытые переходы между зданиями; недостающее поднимается, высящееся опускается, насыпи превращают в горы. Толкутся на тропинках, устремляются в дали, выпрямляют дороги, выравнивают пути, целые дни проводят в скачках на лошадях, не знающих устали. Это увлечение землей.

Огромные колокола и треножники, красивые тяжелые сосуды; в резном узоре сплетаются цветы и насекомые, спящие носороги, приникшие к земле тигры, свившиеся в шнур драконы. Яркие краски затмевают взор, все сияет и блещет. В причудливой вязи вьется узор, резные украшения и гравировка, кованые оловянные фигурки, узорчатые колокольца — блики то сверкнут, то потухнут. Сглаживают изъяны, устраняют щербины. Сияющий инеем узор покрывает поверхность, словно тонкий бамбуковый покров грубую циновку из лыка; вязь, подобная парче, тянется неровными нитями — многочисленными и нераздельными. Это увлечение металлом.

Поджаривают и подсушивают, подбирают по вкусу приправы, исчерпывая все сочетания сладкого и кислого, коими славятся царства Цзин и У. Палят леса ради огневой охоты, жгут строевой лес. Нагнетают воздух в кузнечные мехи, дуют в трубы, расплавляя медь и железо. Металл течет и твердеет. И все не удовлетворят свои аппетиты. На горах не стало высоких деревьев, в лесах — катальп и кудраний[787]. Жгут дерево на древесный уголь, сжигают траву на золу. Поля и долы во все сезоны стоят выжженные добела. Вверху закрыли небесный свет, внизу истребили земные богатства. Это увлечение огнем.

Только этих пяти вещей достаточно, чтобы погубить Поднебесную.

Поэтому в древности Светлый зал строился таким образом, чтобы снизу в него не просачивались влага и сырость, сверху не проникали роса и туман, с боков не продувал ветер. Земляные дела делались без ухищрений, ты по дереву сводились лишь к обтесыванию, на сосудах из металла не было гравировки. Одежда не имела кроя — углов и скосов, шляпы не имели формы винной чаши[788] или створок моллюска. Зал был просторен, ибо предназначен для церемониальных обходов и проходов, свершения актов правления, оглашения документов. Его тишина и чистота подходили для принесения жертв Верховному Владыке, для ритуалов, обращенных к духам, для того, чтобы являть народу пример экономии и сдержанности. Звуки и краски, разнообразные вкусы, диковины дальних стран, вожделенные редкости и безделушки, способные влиять на мысли, изменять решения, приводить в смятение дух, волновать кровь, — им несть числа. Но то, что родит небо и земля, на самом деле не превышает пяти веществ. Мудрецы привели в согласие пять первоэлементов[789], и все было упорядочено, ни в чем не было запустения.

В человеческой природе радоваться, если сердце спокойно, желания удовлетворены. Раз радуются, то приходят в движение, придя в движение — приплясывают, приплясывая — раскачиваются, раскачиваясь — запевают, запевая — танцуют. Когда песня и танец в согласии, то птицы и звери пускаются в пляс.

Человеческая природа и в том, чтобы скорбеть, когда сердце полно печали из-за чьей-то смерти. За скорбью следует страдание. Страдание переходит в негодование. Негодование переходит в гнев. Гнев выливается в движение, руки и ноги выходят из состояния покоя[790].

Человеческая природа и в том, чтобы гневаться на всякое посягательство. А в гневе вскипает кровь. Кровь вскипает, и дух вздымается. Дух вздымается, и гнев ищет выхода. Гнев ищет выхода, и находится то, что его высвободит.

Поэтому колокола и барабаны, флейты и сяо, щит и боевой топор, перья и бунчуки — все это служит украшением радости. Траурное платье, бамбуковый посох, чередование плача и подпрыгивания — все это служит украшением страдания. Клинки и кожаные латы, перья и бунчуки, колокола и барабаны, топоры и секиры — все это украшение гнева.

С необходимостью при появлении какого бы то ни было материала появляется и украшение[791].

В древние времена мудрецы находились наверху, управляли и наставляли ровно. Их милосердие и любовь изливались на всех, высшие и низшие были единодушны, господин и слуга жили в согласии, одежды и пищи было довольно, семьи были полны. Отец был ласков, а сын почтителен, старший брат добр, а младший — послушен. Жили без обид, умирали без недовольства. В Поднебесной царили покой и согласие, люди удовлетворяли свои желания, а раз они были довольны, то и не было нужды в подарках и пожалованиях. Мудрецы тогда создали музыку, чтобы поддержать мир и согласие.

А управление конечных времен состоит в том, чтобы обкладывать тяжелым налогом поля и водоемы, ставить заставы на рынках, взимать пошлины, устанавливать запреты на озерах и мостах. Негде раскинуть сети, нет нужды в плуге. Силы народа истощаются на подневольных работах, имущество целиком уходит на оплату налогов. У остающихся на месте нет пищи, у отправляющихся в путь — провианта. Старики — без призрения, умершие — не захоронены. Закладывают жен, продают детей, чтобы удовлетворить потребности высших, — и все не могут их насытить. Сердца глупых мужей и неразумных жен наполняются разгульным весельем, надрывной тоской, и они бьют в большие колокола, ударяют в барабаны, дуют в волынки юй и шэн, щиплют струны циня и сэ. Это утрата основ музыки.

В древние времена высшие требовали мало, а у народа был достаток. Господин распространял свою добродетель, слуга исчерпывал свою преданность, отец был ласков, сын почтителен. Каждый выказывал любовь, и не было меж ними недовольства. Никто не принуждал к соблюдению трехгодичного траура, а он соблюдался. Во время него музыка не радовала, яства теряли сладость, чувство тоски никак не уходило.

А в закатные времена нравы распустились, обычаи распались, страсти и вожделения приумножились. Ритуалы и справедливость разрушились, господин и слуга обманывают друг друга, отец и сын не доверяют друг другу. Недовольство и обиды заполнили грудь, чувство любви исчерпалось. Облачаются в траурные одежды, покрывают головы траурными шляпами, а в душе смех и веселье. Хотя и исполняют трехлетний траур, но корень траура утерян.

В древние времена Сын Неба имел тысячу квадратных ли земли, чжухоу — сто квадратных ли. Каждый хранил в неприкосновенности свою долю и не посягал на чужую. Если же находились такие, кто не шел путем вана, жестоко притеснял простой народ, отторгал земли, захватывал пашни, вносил смуту в правление, преступал запреты, призывали — не являлся, приказывали — не подчинялся[792], запреты его не останавливали, наставления не исправляли, — тогда поднимали на него войска и карали его, отрубали голову его властителю, расправлялись с его сторонниками, присыпали могильные холмы невинно погибших, свершали жертвоприношение перед алтарем,