Бургомистр сжал зубы. Взглянул на Луара в упор:

— Вы намерены меня шантажировать, юноша?

Луар захлопал ресницами:

— Ваше сиятельство… Вы же знаете, наша семья… Более тёплых чувств… Поверьте, я никогда бы не осмелился говорить так дерзко… и такие неприятные вещи. Однако речь идёт о посещении Башни… Крайне важном для нас — и совершенно безопасном для вас. Более того, — Луар обрадовался внезапному озарению, — я мог бы изъять документы, порочащие… прошу прощения, бросающие тень на ваше семейство… Если они там есть. И принести их вам, как плату за услугу… Вернее, как благодарность.

Бургомистр всё ещё хмурился — но теперь Луар не сомневался в его ответе.

— Будь проклят мой тесть, — проговорил бургомистр глухо. — Из-за этого фанатика… Впрочем, — он глянул на Луара, — не обольщайтесь. Это знание вам не поможет, вы никогда не сможете ничего мне навязать…

Луар встал и поклонился.

— Разрешение вы получите в канцелярии, — продолжал бургомистр сквозь зубы. — С вами отправится лейтенант стражи, который дождётся вас у выхода… — он раздражённо посопел, — и каменщик, чтобы разломать кладку и затем сложить её снова. Ни один человек не должен знать… Впрочем, и так ясно… — он вдруг усмехнулся так, что видны стали неровные зубы, — а не боитесь, юноша, что вас замуруют прямо там, внутри?

Луар улыбнулся в ответ:

— Вы тонко шутите, ваше сиятельство… Представляю, как смеялась бы моя мать!

Бургомистр погасил свою ухмылку. Звякнул колокольчиком, вызывая слугу; глухо ответил на Луаров поклон:

— Ступайте… Надеюсь, что Священное Привидение утащит вас живьём.

* * *

Пророчество Флобастера сбывалось скоро и неотвратимо. Теперь я была предоставлена самой себе, и единственный возможный путь вёл в трактирные служанки, «мыть заплёванный пол».

При мне не было ни монетки. Мой сундучок со скудными пожитками достался Хааровой своре — надо полагать, в утешение. Мне и помыслить было страшно о возвращении, хоть на несколько минут. Немного развлекала та мысль, что Хаар, должно быть, в свою очередь был трагически потрясён моим бегством.

Первую бездомную ночь я провела у костра перед городскими воротами; впрочем, стражники зорко следили, чтобы теплом их огня пользовались лишь «путники», и никак не «бродяги». Я должна была на рассвете покинуть город — либо искать себе другое пристанище. Появляться у ворот второй раз было просто опасно.

День прошёл в блужданиях по улицам; воду я пила из публичных источников, а вот есть хотелось невыносимо. Под вечер я набрела на харчевню «Утолись» и вызвалась за тарелку каши перемыть всю скопившуюся за вечер посуду.

Засыпая на грязной соломе, я чувствовала, как съеденная каша мечется в измученном голодом животе. Я была почти что сыта и почти что счастлива.

Среди ночи мне приснился незнакомый человек, похожий на Луара. В его лице не было ничего страшного — но я испугалась прежде, чем разглядела в полутьме застрявшие у него в груди стальные клещи.

— Не для всех, — сказал он глухо. — Для немногих… Для одного.

Я проснулась, дрожа. Я долго лежала с открытыми глазами и молила небо, чтобы следующий мой сон был о матери, о старой библиотеке, или о сцене и Флобастере, а лучше всего — о Луаре…

И мне явился сон о Луаре.

Луар стоял по колено в костре, и в груди его торчали стальные клещи.

* * *

Тяжёлый молот был обёрнут мешковиной, но удары о камень всё равно разносились по ночной площади, пугая весенних котов и тревожа покой окрестных жителей. Лейтенант стражи нервничал; Луар стоял поодаль, завернувшись в плащ, равнодушно глядя в тёмное небо, будто происходящее его не касалось.

Каменщик пыхтел, то и дело потирая левое плечо; кладка поддавалась с неохотой — надёжная добротная кладка. Сумасшедший старик в рваном балахоне Лаш лежал с стороне на сырой мостовой, лежал, обхватив голову руками, и тихо скулил.

Люди, явившиеся к Башне, открывшие её ворота и взявшиеся ломать кладку, произвели на несчастного старика большое впечатление — он кинулся к офицеру, что-то невнятно объясняя, выкрикивая бессвязные слова и норовя схватить его за руку. Офицер гадливо отстранился, тогда старик кинулся к каменщику и молча укусил его за плечо.

Всё последующее произошло мгновенно — глухой удар, старик, подвывая, отлетел сразу на несколько шагов, офицер двинулся на него, угрожая оружием и грязно ругаясь. Старик отполз в сторону, но не ушёл; Луар смотрел на него без сочувствия, но с интересом. Рука его лежала на груди, и пальцы чувствовали прорезь медальона.

Он знает, а они — нет. Бургомистр заботится о своём добром имени — а между тем у Двери Мироздания, о существовании которой бургомистр даже не подозревает, стоит некто, желающий войти. Желающий явиться в гости к бургомистру, к тысячам бургомистров в тысячах городов и что-то там учинить не просто с бургомистрами — с миром…

Он, Луар, знает нечто, в сравнении с которым сама тайна его рождения — лишь мелкая забавная деталь. Если б ему сказали это месяц назад — он подрался бы со сказавшим. А теперь он молчит и смотрит в ночное небо, пытаясь понять, чем же всё-таки хорош этот мир и почему он до сих пор устоял…

— Э-э, — прохрипел каменщик, бережно поглаживая пострадавшее плечо. — Может, хватит?

Луар обернулся. С десяток камней посреди кладки провалились вовнутрь, и стена зияла чёрным провалом, как чей-то щербатый рот.

— Молодому человеку достаточно? — осведомился лейтенант. Этот лейтенант опасался Солля, как безумца, презирал как потрясателя основ и одновременно пытался уважать — как сына своего самого высокого начальника.

Луар подошёл к пролому. Грузный человек не протиснулся бы в неровную чёрную дыру, но худому Луару это было вполне по силам.

— Хватит, — сказал он равнодушно. — Не возиться же тут до утра.

Каменщик обиженно засопел, лелея укушенное плечо. Старик-сумасшедший поднялся на четвереньки — офицер так глянул на него, что тот снова отполз, бормоча свои жалобы.

— Я дам вам только один факел, — сказал лейтенант Луару. — В ваших интересах успеть вернуться, пока он догорит.

Луар пожал плечами:

— Как знаете… Но столько трудов ради одного факела?

Лейтенант не удостоил его ответом; каменщик старался держаться подальше от им же проделанной дыры, и Луар скоро понял, почему.

Запах. Он стоял здесь долгие годы, такой густой, что в нём можно было плавать, как в смоле. Он был запахом тленья и смерти, затхлой сырости, осевшего дыма и ещё чего-то, похожего на терпкий дух благовоний. Лейтенант отшатнулся и в ужасе уставился на Луара — ждал, вероятно, что безумец тут же и откажется от своей затеи.

— Эге, — сказал Луар равнодушно. — Пожалуй, и гореть не будет, — и он сунул в проём зажжённый факел.