Гренадерского лейб-гвардии полков, включили госпитальное судно «Кострома» и пароходы «Кронштадт», «Лахта», «Николаев» с флотским снабжением, «Саратов», «Нижний Новгород», «Екатеринослав» и «Великая княгиня Ксения» с углем.

Кроме «Бородино» охрану обеспечивал броненосец «Орел», назначенный флагманом, вспомогательный крейсер «Терек» и все шесть эсминцев, едва управившихся с заменой своих штатных и дополнительных трехдюймовок, стоявших на станках Меллера, на «громобоевские» на станках Канэ. Все работы по переделке оснований экстренно выполнил Минный порт в бухте Улисс. Оставалось дотянуть часть болтов, и все.

Зато на «Тереке» к моменту получения приказа на выход в море, по сути, только начали серьезную перестройку. Работы были в самом разгаре. В процессе эволюции начатого «на коленке» еще месяц назад переоборудования в аэростатоносец сразу после возвращения из окинавского вояжа он лишился кормовой мачты. Сейчас приступили к монтажу на ее месте уже изготовленных легких ферм для просторного парусинового ангара, который сильно изменит внешний облик корабля. Это все предстояло продолжить в походе. Инженеры уверяли, что уложатся в четыре дня, даже на ходу.

Город-порт провожал гвардию и броненосцы оркестрами и салютом с батарей. А когда все отгремело и тяжелый сажевый дух, вываленный из десятков пароходных труб, все же развеяло дохленьким ветерком, буксиры и катера принялись старательно перегораживать подходы к гавани бонами.

Большого движения более не ожидалось, а отбиваться теперь, случись нападение, предстояло только силами крепости. Уже успели подзабыть, каково это. Хоть и флот у супостата теперь не тот, однако враг настойчив, коварен и отважен и сложить оружие еще не готов.

Только поздно ночью порт затих, непривычно и тревожно. В море с этого дня вывели последние боеспособные и мореходные остатки транспортов и боевых кораблей Тихоокеанского флота. После отправки на Цусиму еще десять дней назад «Шлезвига» и «Цецилии» с необходимыми для временного ремонта «Олега» материалами и продовольствием для гарнизона в базе оставались только аврально восстанавливаемый «Александр III» и два десятка миноносок, используемых вместе с приписанными к порту небольшими вооруженными пароходами минной роты в охранных целях. Минный транспорт «Монгуай» и разнообразная, в основном трофейная, мелочь обеспечивали работу тральной партии. Да у причала мастерских в Улиссе сиротливо рдел красным суриком и грунтовкой собранный еще к концу июня корпус миноносца «Тревожный» – первенца владивостокских «Соколов».

Он так и не получил своих машин и котлов и был спущен на воду в незаконченном виде для освобождения стапеля, точнее, места под крышей для новых станков и прочего оборудования. Его теперь уже изрядно обобрали, поснимав и использовав для других нужд часть настила палуб и обшивки бортов. Из-за чего торчавшие из-под парусинового тента оголившиеся шпангоуты и бимсы, подернутые ржавчиной, напоминали оглоданные ребра. Его собрата «Твердого», так и не сформировавшегося окончательно, разобрали полностью на месте закладки, а корпус «Точного», добравшийся до Владивостока по железной дороге в разобранном виде позже Рожественского, вообще не начинали собирать, использовав элементы его конструкций для ремонта поврежденных кораблей.

В первую ночь после проводов мало кто спал. Пока улеглась шумиха, пока угомонились самые впечатлительные. А следующий день начался уже по другому распорядку. Портовые мощности самого Владивостока, а также в бухтах Улисс и Новик, высвободившиеся после ухода флота, получили наконец возможность вплотную заняться собственным обустройством.

Раньше было не до того, лишь бы оборудование работало. Теперь же в преддверии зимы пришло время достраивать цеха и корпуса, а также все вспомогательные производства. Впрочем, слово «достраивать» тут будет не совсем уместным, поскольку дел оставалось даже не на год, а больше. Но хотя бы кровельные работы и остекление требовалось успеть закончить до большого снега.

Начало ремонта «Большого Фридриха», запланированное изначально на конец октября, отложили до завершения строительства панельного жилья для рабочих. Его борта уже давненько облепили баржи, с которых в бездонную утробу трансатлантика все время таскали материалы, используемые для обустройства в его палубах долговременного жилья. Находилось, что выгрузить и обратно.

А с панельным строительством вполне ожидаемо возникла заминка: все же новые технологии, еще не до конца освоенные. Но занимавшийся этим купец Суворов твердо обещал загнать под крышу все новостройки до первого настоящего мороза, а с отделкой, отоплением и всем остальным закончить к Рождеству.

Судоходство сворачивать и не думали. Вооруженные транспорты Владивостокского отряда «Тунгус», «Якут», «Камчадал» и «Охотск» с пароходом «Неронов» и парой призовых угольщиков должны были, как и прежде, таскать грузы в Гензан и прочие попутные порты на побережье Кореи. Они теперь отвечали за южное направление, куда на законных основаниях входила и Цусима.

Этот остров продолжали укреплять, теперь уже с оглядкой на английские броненосные калибры. Подлодки, повинуясь приказу, прекратили свои разведывательные вылазки, сберегая остаток ресурса механизмов на возможное противодействие попытке вторжения. Тем более что японцы сейчас обходили окрестные воды десятой дорогой. Не имея пока возможности блокировать проливы вокруг Цусимы, они почти полностью покинули Фузан и Мозампо. Возить снабжение для армии маршала Оямы было проще и быстрее через Дальний.

В Николаевске-на-Амуре оставались мобилизованные Военным ведомством норвег «Арнфрид», американец «Барракуда», наши «Эльдорадо», «Император Николай II» да «Цесаревич Георгий». Они, вместе с флотилией малых парусных каботажных и промысловых судов, отвечали за восток и север и тоже в гавани не стояли. Подавляющее большинство из них плотно пристегнули к перевозкам в интересах армии на Сахалин, а с него и далее на Хоккайдо, куда постоянно везли хоть как-то обученных новобранцев и вооружение с боеприпасами.

Обратными рейсами вывозили уголь, медь, серу и рыбу. А из Отару еще и довольно развитое углепогрузочное и прочее портовое оборудование, в том числе станки и краны, сразу прикидывая, как пристроить все это к делу в быстро отстраивавшихся (пока в дереве) Николаевске и Александровском посту. Но оттуда уже начинали всерьез присматриваться к панельным новостройкам Владивостока.

Переход каравана Японским морем ничем примечательным не запомнился. Погода стояла тихая, так что даже никого не укачало. Пролив Лаперуза проходили, как обычно, в темное время суток, чтобы исключить вероятность обнаружения каравана с гор северного Хоккайдо. На мысах Крильон и Сойя, по схеме, уже отработанной при прохождении предыдущих конвоев, горели слабые навигационные огни, незаметные с японского берега, а возле камня опасности и перед отходящей от него на юго-восток длинной отмелью маневрировали небольшие пароходы и трофейные паровые шхуны. На них также светились едва различимые фонари, чтобы максимально обезопасить форсирование пролива в навигационном отношении.

Ближайшие японские якорные стоянки у поселка Ваканай в бухтах Сойя, Фунатовари на острове Ребун и Осидовари на Рубецу, также традиционно превентивно и вне очереди прочесали. Японцы, уже отваженные от этих мест постоянными визитами наших вооруженных