— Он не приходит, чтобы никто не догадался, что мы и адвокат — то же самое, — объяснили братья, используя термин, принятый в мафии.

Если допустить, что Винченцо Синагра говорит все как было, то, скорее всего, следует предположить, что у адвоката были другие, более основательные причины не навещать своих подзащитных. Господин Каракане в то время вел защиту целого ряда «людей чести» и делал это не особенно удачно, в рамках нескончаемого судебного разбирательства; у него, конечно, не было времени на братьев Синагра, обвиняемых в таком банальном преступлении, как преднамеренное убийство.

Тюрьма Уччардоне, как мы уже знаем, в то время целиком контролировалась мафиози, которые могли проникнуть туда когда хотели. Вначале Винченцо Синагра все удивлялся и говорил об этом с Грозой. В конце концов, разве Уччардоне не подчинялась официально итальянскому министерству правосудия, которое было призвано следить за исполнением законов республики? Гроза потешался над глупостью брата и рассказывал ему о различных способах обходить закон.

Винченцо Синагра запомнил урок. Он не лишил себя удовольствия повторить его во время очной ставки с синьором Каракане, обвинив его в сговоре с другими заключенными Уччардоне.

Сообщив о том, что адвокат передал одному из заключенных по меньшей мере один пакет с наркотиком, Винченцо Синагра добавил:

— Гроза говорил мне, что по распоряжению Филиппо Маркезе адвокат Каракане протаскивает в Уччардоне все что угодно.

Обвинение было серьезным: оно свидетельствовало о том, что адвокат был одним из самых опасных и усердных прислужников главы «семьи» Корсо дей Милле. Человек, обвиненный в этом, не мог оставить такие слова без ответа.

Можно вообразить, с каким возмущением синьор Каракане произнес:

— Да простит тебе Господь то, что ты говоришь!

Словно услышав в этой фразе какую-то угрозу, Винченцо Синагра не без пафоса ответил:

— Я знаю, что должен умереть. Но, адвокат, не забывайте, что Самсон умер вместе со всеми филистимлянами. Я раскаялся в том, что делал, и горжусь этим.

Один из присутствовавших при очной ставке воспользовался тем, какой поворот принял разговор, чтобы попытаться нанести решающий удар по адвокату. Обращаясь к Винченцо Синагре, он спросил:

— Известно ли вам о принадлежности синьора Каракане к мафии?

— Для меня принадлежность синьора Каракане к мафии очевидна, и сразу по нескольким причинам. Не только потому, что, как я вам уже говорил, я много раз видел его в обществе Филиппо Маркезе, но еще и потому, что Гроза и Сальваторе Ротоло говорили мне, что он из наших. — И чтобы придать больше веса словам «людей чести», которые он привел, Винченцо Синагра добавил: — Его отец был мафиози, он был «крестным отцом» Филиппо Маркезе и контролировал территорию, примыкающую к площади Торрелунга.

Шокированный адвокат ответил Синагре, что тот недостоин упоминать имя его отца, и отверг эти утверждения, назвав их «гнусными». Позже другие «люди чести» показали, что, действительно, в начале 50-х годов был такой глава «семьи» Пьетро Каракане, который в самом деле контролировал территорию, указанную Винченцо Синагрой. Нам неизвестно, был ли это на самом деле отец нашего адвоката, но следует заметить, что на Сицилии простого факта принадлежности одного из ваших родственников, тем более близких, к мафии достаточно, чтобы считать доказанными обвинения в ваш адрес.

Если главное, в чем обвинения Винченцо Синагры были уязвимы, заключалось в том, что в большинстве случаев это были сведения не из первых рук, тем не менее целый ряд других свидетельств подтвердили затем его слова. Так, заключенным удавалось предупреждать Винченцо Синагру всякий раз, когда следователь собирался подвергнуть его внезапному допросу, что, безусловно, свидетельствовало об утечке информации если не из самого Дворца правосудия, то по крайней мере из коллегии адвокатов. А потому Синагре без особого труда удавалось играть свою роль помешанного перед легковерными следователями.

И поскольку Синагра по-прежнему отказывался отвечать на вопросы, следователь всякий раз приказывал вновь подвергнуть его иммобилизации. Тактика Винченцо Синагры, кажется, давала свои результаты, поскольку его несколько раз направляли на другой конец Апеннинского полуострова в различные психиатрические заведения, где он делал невозможное, чтобы не выдать себя.

И все шло хорошо до того дня в ноябре 1983 года, когда в палате психиатрического госпиталя Монтелупо Фьорентино Винченцо Синагра сломался. Усталость от бесконечного повторения своей роли сумасшедшего притупила в нем страх расправы, и тогда бывший подручный Филиппо Маркезе попросил, чтобы к нему пригласили следователя. Он готов был рассказать все, что знал об ужасной «семье» Корсо дей Милле.

То, что рассказал Винченцо Синагра, содержится более чем на трехстах страницах протокола, который вела небольшая группа следователей. Ничего не утаивая, бедняга поведал в мельчайших деталях о жизни «семьи» Филиппо Маркезе, описывая с тошнотворной тщательностью убийства, свидетелем которых он был; он не колеблясь, когда было нужно, приводил карабинеров на место преступления, так что им становились все более понятны те чудовищные ритуалы, которые проводили «люди чести».

Так, однажды молодой человек привел следователей в ту знаменитую «комнату смерти», в которой Филиппо Маркезе и Пино Греко на его глазах собственными руками задушили по меньшей мере четверых. В этом же доме полиция обнаружила огнестрельное оружие, несколько граммов кокаина, который, как полагают, предназначался для воодушевления палачей, а также шнур, на котором были обнаружены волоски и кровь по меньшей мере трех разных людей.

Но если рассказ об убийствах и других преступлениях, совершенных людьми Филиппо Маркезе, о которых поведал Винченцо Синагра, вдаваясь в мельчайшие детали, вполне совпадал с заключениями специалистов и данными экспертиз, то было одно уязвимое место в обвинениях Синагры: имена. Молодой человек оказался не в состоянии правильно назвать имена жертв и сообщников, за исключением, что вполне понятно, имен людей, которых он близко знал.

Хотя Винченцо Синагра более шести месяцев являлся членом «семьи» Корсо дей Милле, он все еще плохо ориентировался в джунглях «Коза ностры». Если он знал в лицо большинство «людей чести» своего квартала, то чаще всего понятия не имел, как их зовут. К тому же во многих «операциях» он участвовал, не имея ни малейшего представления о личности жертвы. Проблема идентификации стала практически неразрешимой, когда Винченцо Синагру попросили назвать «людей чести» из других «семей».

В его оправдание следует сказать, что в то время редки были люди, которые могли ориентироваться в этом лабиринте палермских «семей». Вряд ли нашелся бы специалист, способный нарисовать генеалогическое древо мафии, где часто родственные связи удваивались или утраивались через женитьбу или крещение, и уже одним своим существованием усиливали «семейную» сцепку. Сложность задачи усугублялась еще и тем, что нередко можно было встретить с десяток членов одной и той же «семьи», носивших одни и те же имя и фамилию. Приходилось различать их по отцу или в крайнем случае по дедушке. Между ними, правда, принято было давать друг другу прозвища, что, безусловно, облегчало дело. Что касается мелких сошек, как Винченцо Синагра или его братья, то такого сорта люди и не должны были знать имена «людей чести», достаточно было того, что они знали их в лицо и видели, на что они способны.