— Не ори, — послышался голос из темноты, — пустыню разбудишь.

На вершину каменистого бугра выбрался Шаник-зери, по-видимому, проверявший караулы. Близко подходить не стал — принялся стыдить Иддина издали.

— Я прикажу наказать тебя, Иддин-Набу, если будешь и дальше порочить честь моей двоюродной тетки, благородной Амат-бабы, и не выбросишь блажь из головы. Э-э, нашел, о ком жалеть, — с откровенной издевкой добавил декум. Попробовал я ее, когда был в Вавилоне. Интересно стало, что ты, умник, нашел в этой подзаборной шлюхе, позарившейся на хозяйское добро. Стервь и больше ничего! Еще царапается… Я этой падле даже платить не стал за удовольствие, потому что никаких удовольствий от нее быть не может. Худая, как палка.

На этот раз Иддин-Набу издал что-то очень похожее на рычание и прямо с земли бросился на проверяющего. Выхватил кинжал… Рахим успел схватить его за подол плаща. Он был куда сильнее Иддина, и подтащил его поближе. Между тем Шаник-зери отскочил назад, обнажил меч. Рахим, продолжая удерживать взбесившегося от ярости Иддина-Набу, выкрикнул декуму.

— Иди, Шаник, иди. Мы тут сами разберемся…

— А ты заткнись, голь перекатная! Отпусти этого ублюдка, я ему сейчас кишки выпущу.

Он неожиданно заорал, его бородатое лицо вдруг перекосилось, и декум бросился в сторону часовых. Рахим оставил напарника, который тут же взял на перевес копье, и бросился наперерез Шанику. Декум встал, как вкопанный и с необыкновенной силой закричал.

— Тревога! Бунт!..

— Отставить! — от подножия холма донесся голос. — Убрать оружие!..

— Бунт! Бунт! — продолжал выкрикивать декум.

Выбравшийся на вершину холма, Навуходоносор бросился к нему, с ходу ударил Шаника-зери в ухо. Тот удержался на ногах, но сразу сник, замолчал, изумленно, с некоторым страхом, уставился на царевича.

— Заткнись, тебе сказали! — потом царевич крикнул часовым. Отставить! Спрячьте оружие!.. Остыньте, и направьте ярость на врагов.

Затем Навуходоносор обратился к декуму.

— Ты — мужчина или ослиное дерьмо?

Ответа он не получил.

Рахим почувствовал, как обмяк Иддин-Набу. Расслабился, восстановил дыхание… Шаник-зери сунул меч в петлю на перевязи.

— Завтра утром явитесь ко мне, — приказал царевич. — Сначала ты, — он указал на Шаника, — потом вы двое.

С этими словами он удалился.

Утром Навуходоносор объявил решение. Шаник-зери было поставлено на вид — в таких обстоятельствах командир не должен обнажать оружие, а вызвать караул. Ну, а если обнажил — руби! Иддин-Набу были присуждены плети, Рахим помилован.

Приговор в рядах отборных был встречен вздохом облегчения — обычно за покушение на жизнь или честь вышестоящего командира воина лишали жизни. После недолгой, изнурительной для всех присутствующих экзекуции, совершенной по холодку, ранним утром, Навуходоносор приказал Иддину-Набу зайти к нему в палатку. Спина у Иддину кровоточила, однако он старался держаться прямо. Рахим помог ему добраться до шатра, время от времени, чтобы не капала, подтирал кровь, густо выступавшую из рубцов на спине напарника. Или друга? Это слово — ману, что значит, дружок, однообщинник само собой вырвалось у него. Пойдем, мол, ману, господин требует…

В палатке Навуходоносор предупредил Иддина-Набу.

— Не вздумай затевать скандал в столице. Веди себя пристойно. Не хватает еще, чтобы люди говорили, что мои отборные ведут себя как разбойники. Рахим, — обратился он к Подставь спину, — присмотришь за ним в пути. Воду можешь не жалеть. В случае чего, уману будет рядом.

* * *

В Вавилон караван прибыл в четвертый день месяца улулу, поздним вечером. Вошли в город со стороны предместья Бит-Лугальгирра. Сначала двигались по улице Шамаша-защитника, затем, свернув на «Молись и тебя услышат», добрались до моста через Евфрат, на котором уже начали снимать настил. Так поступали каждый вечер, чтобы не дать разбойным людям, совершившим злое, перебраться в темноте с одного берега на другой. Рахим-Подставь спину, находившийся в головном дозоре, зычно крикнул работникам.

— Эй, остановитесь! Наводите мост!..

— Ишь ты, раскомандовался! — ответил ему старший из служителей, здоровенный бородатый шушану в длиннополой рубахе с засученными рукавами. — Уймись, а то вызову стражу.

— Открой дорогу правителю Вавилона, мужик! — крикнул Иддин-Набу.

— Это какому еще правителю!? — возмутился начальник моста. — Был у нас правитель, царь Набополасар, да ушел к судьбе. Мир праху его. Вы о ком кричите?

— О наследнике его, победоносном Навуходоносоре!

— Так вы из армии! — обрадовался шушану и всплеснул руками. Его подручные сразу прекратили растаскивать доски, бросились поближе к конным.

— Как там было, под Каркемишем? Много добычи захватили? — наперебой начали расспрашивать они.

— Порядочно, — ответил Рахим, потом, не выдержав, позабыв о тревогах, связанных с оставленных в Дамаске добром, с царским заданием обеспечить беспрепятственный проезд во дворец, во все горло заорал. — Сокровищ набрали видимо-невидимо, на всех хватит!

Служители дружно завопили от радости. Кто-то принялся приседая хлопать себя по бедрам, другие подпрыгивать на месте. Со всех сторон к мосту на шум начали сбегаться люди. Рабочие бросились сплачивать доски, восклицали при этом.

— Парнишку пропустим… Победителя под Каркемишем всегда с удовольствием. Как он там, малый, не пострадал?

Между тем в укрупнявшейся на глазах толпе побежало: «Сокровищ, говорят, нахватали! Горы серебра и золота… Все, что фараон в закрома натаскал… Молодец малый, не ошибся в нем старик-защитник…»

Наконец к мосту в сопровождении свиты подъехал сам царевич. Дозорные ударили пятками коней и помчались на другую сторону, а по берегам священного Евфрата, при виде проезжавшего по мосту Навуходоносора понеслись приветственные крики.

Люди безумели от радости. Что ни говори, но только победа под Каркемишем, известие о которой пришло всего несколько недель назад, сняла многолетнее напряжение, в котором жили люди в Вавилоне. Взятие Ниневии лишь немного успокоило их. С той поры тревога только нарастала — дела пошли далеко не так, как надеялись: ассирийский волк Ашшурубалит еще был жив, фараон пригнал неисчислимую орду ему в подмогу, царь, старик-защитник, был совсем плох, наследник молод. Что такое двадцать лет с гаком? Сопляк! Разве ему с врагами управиться? Враги были злые, сильные. Плохого о Кудурру ничего не скажешь, но он пока не испытан на прочность, на верность богам, на уважении к традициям. Жена его мидянка позволяет себе без должного почтения относиться к великой Иштар. За все время пребывания в священном городе ни разу не появилась в ее храме, паломничеств по соседним городам-спутникам не совершала. Разве так должна вести себя вавилонская царица? Разве присмотр за тусклым язычком огня может заменить милость великих богов? Одно слова, дикарка. За это богохульство и наказывают ее боги умерщвлением детей. Другое дело, брат наследного принца Набушумулишир, этот ни одного праздника не пропустит, всегда в обнимку со жрецами, такой богобоязненный… Знаем мы таких, говаривали в толпе, того и гляди нож брату между ребер всадит. Что потом? Междоусобица? Брат на брата?..