После совещания, длившегося пятьдесят минут, присяжные заседатели вынесли для всех подсудимых оправдательный вердикт.

Вечером того же дня в дверь казенной квартиры Кричевского весьма уверенно постучали. Сыщик поднялся от стола, где составлял по свежим следам докладную свою директору Департамента, отпер дверь. На пороге стоял Карабчевский, несколько помятый, нарядный, пахнущий вином и сигарою. Позади него маячил трактирный слуга с плетеной корзинкой, из которого торчали горлышки бутылок, и высовывался копченый окорок.

— Господин статский советник! — укоризненным барским голосом сказал Николай Платонович, уверенно входя, не спрашивая разрешения, сбросив с плеч роскошный черный плащ на кровать полковника. — Все празднуют, а вы все работаете! Не годится! Поставь сюда, голубчик, да ступай, — указал он служке с корзиной на пустой стул. — На вот тебе, выпей за здоровье статского советника Кричевского. Знаешь такого?! И правильно, лучше тебе и не знать!

— Константин Афанасьевич! — обратился адвокат к сыщику тише, без напускной бравады, когда за служкою закрылась дверь. — Не откажите мне в обществе своем! Кроме вас, не на кого мне рассчитывать! Короленко уехал два часа тому с вотяками на станцию. Дрягин пьяный в кабинете трактира без чувств валяется. Общаться с местною интеллигенцией не могу, хоть убейте! Бр-р!.. Должен вам сказать, что вердикт присяжных очень многих местных патриотов разочаровал весьма! Лишил здешних аборигенов ореола тайны и ужаса! Ради того, чтоб про Мамадыш в столичных газетах писали, они, кажется, теперь готовы сами кого-нибудь на костре зажарить! Боюсь я их, ей Богу, боюсь. Прошу убежища! Не с пустыми руками к вам пришел!

Полковник охотно убрал бумаги, заниматься которыми не любил и всегда откладывал, усадил хитро улыбающегося гостя, пошарил на полках и выставил немудреную, засиженную мухами казенную посуду. Николай Платонович поморщился.

— Надобно мне было и рюмок захватить! Хорошо, что ножей и вилок приличных распорядился положить!

Он достал платок с монограммою и принялся тщательно протирать граненые стопки и тарелки, разглядывая на свет перед керосиновою лампой.

— А вы меня заинтриговали весьма! — начал разговор он. — Из беседы нашей сегодня я вынес вывод, что вам известно стало, кто же, на самом деле, Матюнина обезглавил. Декапитировал, изящно выражаясь.

Сыщик нарочно молчал, улыбаясь в усы, аккуратно раскладывая на тарелках закуски.

— У меня ведь своя версия выстроена была, — продолжал Николай Платонович, — и присяжным она по вкусу пришлась. Жаль, что вы не слышали моей речи.

— Полагаю, смысл ее заключался в том, что это русские крестьяне Матюнина изуродовали, когда он после приступа помер, или же лежал как мертвый, — вступил в разговор Кричевский. — Да ведь вы при этом сами себе противоречите. Ежели вотяки должны были прятать следы жертвоприношения, то уж православное население, имей оно охоту поквитаться таким образом с инородцами, должно было так обставить дело, чтобы все явно указывало на вотяков. Что им стоило безголовый труп заодно до вотяцкой земли дотащить, коли они, по вашей версии, успели его препарировать, переодеть, а внутренности и голову унести и спрятать? Что вообще там вотяки делали, когда урядник Соковников, а потом пристав Тимофеев к телу наведывался? Это же не их земля, не их и забота! Чего они там крутились вокруг трупа несколько дней? Что мешало вотякам и щепочки окровавленные принесть, и прядь волос подложить? Они ведь весьма не дураки, и манипулировать властью сельской с детства приучены! Коли доводам обвинения грош цена, так ведь и вашим тоже!

Карабчевский, бледный и красивый, с лицом, утомленным до синевы, посмотрел на сыщика с недобрым уважением.

— Дело сделано, вердикт есть, — сказал он, и одним махом опрокинул стопку. — А хорошо, однако, что вы по прокурорской линии не пошли. Мне, честно сказать, не пришло в голову задаться этим вопросом. Да и не в моих интересах это было. Но вот ежели бы этот разиня Раевский догадался на процессе спросить нечто подобное, я, пожалуй, попал бы в затруднительное положение. Спасибо, что не подсказали ему!

— Я сюда прислан не для этого, — отправив свою порцию выпивки в желудок, утирая усы, сказал полковник.

— Что же они, по-вашему, там делали? — поинтересовался адвокат, закусив.

— А вы бы их расспросили! — улыбнулся Константин Афанасьевич. — Узнали хотя бы, кто там был! Да я вам и так, по дружбе скажу. В карауле они там стояли. Едва только слух разнесся по округе, что нашли тело без головы, как вотяки из Старого Мултана выставили у трупа свой караул. Это подтвердить легко, свидетели имеются. У них опасения, значит, были, чтобы не вышло подвоха какого-нибудь, а о том, что тело уже лишено внутренностей, они еще не знали. Так что громыхания ваши о том, что тело столько времени без присмотра лежало, несостоятельны. Там две деревни стерегли его друг от друга пуще глаза своего! Не за страх, а за совесть! Да козни одна одной строили! А потому и волосы, и щепочки, и лапти, и азям на рукавах ничего доказать или опровергнуть не могут. Азям, впрочем, может. Никто ведь не задался вопросом, куда пропал кушак, или хотя бы веревка, которым должен был Конон Матюнин азям этот подпоясывать.

— И куда же он пропал? — спросил Карабчевский, щуря темный глаз. — Я думал, стянули его попросту. Полагаете, по прошествии четырех лет можно это установить?

— Отчего же нельзя, коли свидетель на то имеется, — хмыкнул сыщик и тоже принялся закусывать. — А стянуть кушак с тела убитого себе дороже. Это значит, себя самого на роль первого подозреваемого назначить.

— Какой свидетель?! — взвился, не утерпев, адвокат. — Откуда?!

— Да он у вас два дни кряду под перекрестным допросом показания давал! — сказал полковник, со вкусом обсасывая свиной хрящик. — Пристав Тимофеев!

— Будет вам жевать-то! Можно подумать, месяц не ели! Расскажите лучше-ка, что знаете! — воскликнул заинтригованный донельзя адвокат и убрал со стола, из-под руки Кричевского, тарелку с нарезанным окороком.

— Месяц не месяц, а неделю пришлось попоститься, — с сожалением провожая взглядом блюдо, сказал сыщик, и перестал дурачиться. — Ладно, не кипятитесь так. Расскажу. Только это разговор долгий, и версия пока предварительная, хотя, на мой взгляд, наиболее близкая к истине. Учесть прошу, что это просто рабочая полицейская версия, а не инспирирование властей!

— С самого начала положил я в основу, что Матюнина могли убить кладоискатели, — начал свой рассказ Кричевский. — Навел меня на мысль эту причетник Богоспасаев, который показал, что Матюнин странствовал с заступом на плече и имел ладони, сбитые от беспрестанной копки земли. Полагаю, это пристрастие Матюнина к искательству кладов нетрудно проверить, побывав в Ныртах, на родине убитого.

Показания Богоспасаева про сбитые ладони нищего подтвердил Санников-старший, крестьянин из села Кузнерки, в доме которого с третьего на четвертое мая ночевал Матюнин. А вот сын его не подтвердил мокрых мозолей на руках того человека, который на следующую ночь назвался крестьянином из Ныртов, страдающим падучей болезнью. Так что я бы не стал так смело утверждать, что Матюнин ночевал снова в Кузнерках.