— Хочешь холодного молока? — спрашивает она.

Мальчишка качает головой. Он и так замерз, зачем ему молоко.

— Мне кажется, я могу рассказать тебе все без утайки, — задумчиво произносит мисс Джайлз. — Ты ведь не станешь болтать о том, что здесь услышал, правда?

Мальчишка пожимает плечами, но, видя, что этого для мисс Джайлз недостаточно, кивает.

— Ей нужно было знать, что мальчик жив, — продолжает мисс Джайлз. — Потому она и приходила. Понятия не имею, что там произошло в лесу, а тем более что случилось у нее раньше, но когда бросают ребенка, не отчитываются почему. Так что однажды ночью, примерно в тот час, когда она обычно приходила, я взяла его из кроватки и поднесла к окну.

Мисс Джайлз устало садится за стол. Мальчишка больше не притворяется равнодушным. Ему не по себе все больше и больше, и он уже не уверен, что хочет услышать рассказ до конца.

— Она и увидела его, когда посмотрела в окно в ту ночь. Увидела, что никакой он не синий, а самый что ни на есть живехонький ребенок, он даже заплакал, и я дала ему бутылочку с молоком. Думаю, она осталась довольна. Да, наверное, потому что больше она не приходила. Только один раз, когда я ее не видела. Через пару недель утром нашла я на крыльце листок бумаги, а поверх него камушек, чтоб ветром не сдуло.

Мальчишка не двигается с места, несмотря на жару, запах лимонов и жуткую тошноту.

— В записке она просила, чтобы я назвала его Джулианом, — говорит мисс Джайлз. — Так я и сделала.

Голос у мисс Джайлз странный, как будто вот-вот сломается.

— Я потом ему все рассказала. Почти все. Сначала забыла, а когда вспомнила, вроде как поздно было рассказывать. Когда я его закутывала, чтобы согреть, я не заметила на нем ни одного пчелиного укуса, а ведь на его матери не было живого места. Не знаю, как уж она его уберегла, но уберегла, ни одна пчела его не тронула.

Мальчишка не понимает, в чем дело, но вдруг происходит то, чего он всеми силами избегал так долго. Он опускает глаза и видит, что на столе целая лужа. Мисс Джайлз протягивает ему полотенце, которым обычно прикрывает пирог, чтобы корочка была правильная, и он вытирает глаза. Он так давно не плакал, что уже думал, что разучился. А потом вдруг, непонятно почему, оказывается, что он ужасно голодный. И он сидит в кухне, пока пирог печется в духовке, пока стынет в холодильнике, пока мисс Джайлз режет его и раскладывает по бело-голубым тарелкам, она любит подавать эти тарелки под пирог, на них нарисованы ивы, которые ей оставил отец, потому что знал свою дочь и знал, что она всегда позаботится о том, что ей будет дано.

День клонится к вечеру, и самолет, сделав три круга над Хартфорд-Бич, заходит на посадку. Джулиан Кэш в своем кресле возле прохода, за последние полчаса узнавший, что такое зона сильной турбулентности, то и дело ругается про себя. День весь вышел нервный: пришлось сделать две пересадки, в Рали, а потом в Атланте. Каждый раз нужно было договариваться со службой безопасности, чтобы пропустили Лоретту, а в Рали его самого хотели задержать из-за револьвера и вызвали двух полицейских, с которыми тоже пришлось объясняться. Теперь Джулиан сидит в своем кресле и думает, что не создан для полета. В салоне, похоже, больше никого не волнуют ни воздушные ямы, ни проливающаяся из пластиковых стаканчиков вода, ни пристегнутые бортпроводницы. Джулиан говорит себе: если в следующие десять минут они останутся живы, то все будет хорошо. В конце концов, до Верити всего несколько миль.

— Если мы разобьемся, ты должен кое-что знать, — говорит Люси.

Она сидит ссутулившись, зажав в руке стаканчик с имбирным элем. В ногах у них на полу лежит Лоретта, которая зевает всякий раз, когда самолет проваливается в воздушную яму.

— Ты о чем это? — спрашивает Джулиан. — Хочешь сказать, что это не нормальный полет?

Они сидят рядом, вокруг них только воздух, им и так хорошо слышен даже шепот, но Люси склонилась к нему еще ближе. Весь полет она умирала от страха. Она даже не могла закрыть глаза, потому что сразу видела Кейта, чья жизнь зависит сейчас от милости убийцы. Теперь, когда самолет наконец стал снижаться, она поворачивается к Джулиану. Вид у него спокойный, только костяшки пальцев побелели — так сильно он вцепился в подлокотники кресла.

— Это не имеет никакого значения, но я хочу, чтобы ты знал: я в жизни бы не стала спать с Рэнди, ни за что.

Джулиан невольно смеется.

— Знаю.

— Откуда ты можешь знать?

Как раз в эту секунду самолет клонится на крыло, и разве так уж важно, что ответит Джулиан да и ответит ли он.

— Потому что ты спала со мной, — говорит Джулиан.

— Китти Басс сказала, чтобы я держалась от тебя подальше, — говорит Люси.

— Надо было ее послушать, — говорит Джулиан.

Внизу появляются огни Хартфорд-Бич, похожие на звезды, рассыпанные в пыли.

— А я вот не послушала, — говорит Люси.

Джулиан Кэш ей верит, хотя он не самоуверенный. Моторы ревут, слышно плохо.

— С Кейтом ничего не случится, — говорит Люси.

— Конечно, — соглашается Джулиан.

— Я точно знаю, — говорит Люси. На этот раз она закрывает глаза, она молит бога, чтобы это было правдой. — С ним ничего не случится.

Самолет жестко касается земли, бежит по посадочной полосе и наконец замирает. Они выскакивают из самолета первыми, возле аэропорта их уже ждет арендованный автомобиль, заранее заказанный Джулианом, но, когда они выруливают на шоссе, время уже близится к вечеру. К чему он, оказывается, не готов, так это к запаху лимонов, разлитому в воздухе, и к туману, настолько густому, что приходится включить дворники. После той самой аварии он всю жизнь водил машину исключительно аккуратно, но тут жмет на газ так, что Лоретта на заднем сиденье испуганно замирает. Джулиан молчит, глядя на шоссе перед собой: он и не думает, есть ли у него хоть какие-то шансы, он вообще об этом не думает. Он сосредоточен на дороге, потому что после поворота на Верити туман становится гуще, а на влажном асфальте чернеют скользкие кляксы инжира. То и дело машина врезается в облачко белых мотыльков, которые липнут к ветровому стеклу, закрывая обзор, пока их не смахнут дворники.

Когда-то много лет назад Джулиан часто сидел возле окна и думал, что он сделал не так. Но засиживался он допоздна не только поэтому. Он ждал свою мать, даже когда давно понял, что она не придет. Он сидел так каждую ночь, и сердце его каменело, и так бы и окаменело, если бы его не нашел Бобби. Он отлично помнит, что почувствовал, когда, сидя на пороге дома с ведерком, полным жаб, заморгал от солнца, не в силах поверить, что кто-то все-таки нашел его. Даже тогда, семилетний, он уже знал, как опасна надежда. Он научился жить без надежд. И он умеет держать под контролем пусть не все, но то, что ему нужно.

Они сворачивают с шоссе на дорогу к дому мисс Джайлз, и Люси нетерпеливо отстегивает ремень. Джулиан переключается на нейтралку и, распахнув дверцу, выскакивает почти на ходу. Люси торопится за ним, но спотыкается о корень спиленной ивы и тут же впадает в панику. Возле дома мисс Джайлз такой туман, что случиться может все, что угодно. Она бежит через двор и видит, как Джулиан стучит кулаком в дверь. Открывается дверь, и на пороге появляется пожилая женщина. И Люси мгновенно понимает: что-то не так. Старушка крохотного росточка, и ей приходится встать на цыпочки, чтобы дотянуться до Джулиана. Она касается его лба губами, рядом со шрамом, словно проверяет, нет ли у него температуры. Люси сама тысячу раз так проверяла температуру у своего ребенка, потому что легче сбить жар, чем бороться потом с тем, что может случиться. А здесь определенно что-то случилось; сына ее нет в доме, и Люси это знает без всяких слов.