Людовик рос без материнской ласки; Мария Медичи держала себя с ним холодно, сухо и строго (ее любимцем был Гастон). Анна Австрийская, поздно вкусившая радости материнства (своего первенца она родила в тридцать восемь лет, а второго сына, Филиппа, двумя годами позже), была ей полной противоположностью: весь свой досуг она посвящала детям. Ее муж, напротив, не мог уделять им много внимания. К тому же он был неискушен в вопросах психологии, а потому, когда его старший сын начинал плакать при виде отца – практически незнакомого, сурового и неприятно пахнущего мужчины, – винил в таком поведении королеву, якобы «настраивавшую» дофина против него. Анна жила в постоянном страхе, что ее разлучат с детьми. После очередного скандала конфликт был улажен с помощью епископа Лизье, который провел «мирные переговоры» между королем и его двухлетним сыном.

О нравственности королевского сына заботились разве что его духовники. Все остальное окружение вовсе не старалось оберегать его от того, чего «детям не следует знать». Генрих IV любил класть Людовика голеньким с собой в постель; он мог показать пятилетнему сыну на свою очередную любовницу со словами: «Я сделал этой красивой даме ребенка, он будет вашим братом». Когда Людовику было шесть, он как-то принялся рисовать, изобразив сначала птичку, а потом свою кормилицу во всех анатомических подробностях. Правда, ему не разрешили присутствовать при родах его матери, когда она разрешилась от бремени его младшим братом Гастоном (Людовику тогда было восемь лет). Но в четырнадцать лет юный король уже оказался женат (на своей ровеснице Анне Австрийской), и браку нужно было «дать свершиться». Свадебный обряд состоялся 25 ноября 1615 года. Вечером того же дня король отправился в спальню супруги, «подбодренный» скабрезными историями молодых вельмож, которые специально собрались у него для этой цели. Королевская брачная ночь проходила при свидетелях, которые должны были подтвердить, что «брак свершился»; единственной поблажкой стыдливости было то, что полог кровати опустили. В архиве Национальной библиотеки хранится манускрипт, озаглавленный «Что произошло во время свершения королевского брака» и содержащий подробный рассказ об этом событии. Заботами королевы-матери, сыгравшей главную побудительную роль в заключении брачного союза, с этим документом были ознакомлены все члены дипломатического корпуса, дабы ни у кого не возникло сомнений в действительности брака. Но весьма вероятно, что первая брачная ночь лишь нанесла глубокую психологическую травму королю-подростку: в течение следующих четырех лет он относился к своей жене как к сестре. В конце концов, на него начали оказывать давление, чтобы он изменил характер их отношений (особенно усердствовал папский нунций Бентивольо): французскому престолу требовался наследник. 23 января 1619 года отпраздновали свадьбу сводной сестры короля мадемуазель де Вандом с герцогом д'Эльбёфом; на 6 февраля было назначено бракосочетание его родной сестры, принцессы Кристины, с герцогом Савойским. Если бы Кристина родила сына раньше, чем Анна Австрийская, это стало бы позором для короля. Вечером 23 января Людовик отправился в спальню сводной сестры и, сидя на постели (!), присутствовал при ее любовных утехах с мужем, набираясь практического опыта. Причем молодожены нимало не были этим смущены, а напротив, призывали короля последовать их примеру. Через день Людовик отправился к Анне, и с той ночи у них начался настоящий «медовый месяц».

Надо полагать, что крестьянские дети, жившие в страшной тесноте, тоже не пребывали в неведении относительно того, каким образом они появились на свет.

Людовика с ранних лет воспитывали как будущего короля, заставляя исполнять обряды, подтверждающие божественное происхождение французской монархии (омовение ног бедным в Чистый четверг, «лечение» золотушных); с восьми лет он присутствовал на заседаниях Королевского совета и самостоятельно принимал зарубежных послов от имени своего отца. Десяти лет он неожиданно стал королем, и с тех пор моменты, когда он «ребячился» (то есть попросту играл в свои игры, свойственные его возрасту), вызывали у придворных тревогу относительно способностей монарха к исполнению своих обязанностей. Впрочем, эти опасения были совершенно лишены основания: даже в столь юном возрасте король ответственно относился к своей роли; не раз он отказывался повторять, точно попугай, слова, которые его заставляли затвердить (обращенные к иноземным посланникам или представителям гугенотов), если был с ними не согласен.

По сути, Людовик XIII оказался лишен детства, но в этом плане он не был исключением из правила. В те времена детство заканчивалось рано, и, едва войдя в разумный возраст или получив начальное образование, дети начинали помогать родителям по хозяйству, ходили с ними на работу в поле, пасли стада или поступали в обучение ремеслу.

Создание образовательной системы в национальном масштабе во Франции началось в XVII веке. Религиозные войны завершились, и Церковь повела мощное мирное наступление на Реформацию. Протестанты утверждали, что верующий человек должен самостоятельно читать Священное Писание, для чего требовалось обучиться грамоте. Гугеноты поощряли сельское население учиться читать, и это привлекало к ним новых сторонников. «Гугенотский папа» Филипп Дюплесси-Морней основал в 1599 году «Протестантскую академию», прославившуюся на всю Францию, да и на всю Европу, и привлекавшую многочисленных студентов, местных и иностранных.

Протестант Соломон де Кос (1576—1626), талантливый инженер и ученый, был вынужден эмигрировать из страны в 1612 году и поступить на службу к английскому королю, а затем к курфюрсту Пфаль-ца. Он стал пионером в практическом применении движущей силы пара, создав гидравлические и паровые машины. В 1621 году он вернулся во Францию и стал придворным инженером и архитектором.

Сознавая опасность, католические епископы бросились просвещать свою паству при помощи приходских кюре и добились в этом определенного успеха – но далеко не сразу. К концу XVIII века только четверть мужского населения умела читать и писать.

В рассматриваемую нами эпоху подавляющее большинство деревенских жителей было неспособно даже расписаться. В приходских книгах XVII века существует множество тому доказательств. Под брачными договорами обычно помечали, что супруги на просьбу поставить свои подписи ссылались на свое неумение писать.

Под просвещением народа обычно понимали разъяснение ему Святого Писания. Иезуиты были уверены, что светское чтиво – измышление дьявола и молодежь надо от него оберегать. Сам кардинал Ришелье, считавший, что «образованность – лучшее украшение любого государства», вместе с тем был уверен, что «не всякого следует обучать». «Точно так же, как безобразным стало бы человеческое тело, снабженное глазами на всех его частях, так и государство обезобразилось бы, если б все жители стали образованны, ибо вместо послушания они преисполнились бы гордостью и тщеславием, – писал он в своем „Политическом завещании“. – Увлечение науками пошло бы во вред торговле, обогащающей государство, погубило бы земледелие, кормящее народ, в короткий срок опустошило бы армию, которой благотворно, скорее, суровое невежество, нежели мягкость книжного чтения; наконец, Франция заполнилась бы возмутителями народного спокойствия. Всеобщее образование привело бы к тому, что число сеющих сомнения намного превысило бы число способных их разрешить». Примечательно, что ту же мысль веком позже повторил Вольтер.