— Бедный мой лицедей, не очень-то надежна ваша сцена,которая покоится на абсурде, и очень скоро философия разрушит ваш театр.

Оттуда мы прошли в знаменитую художественную галерею. Вцелом мире нет более длинной залы — даже галерея Лувра не может сравниться сней, — и ни одна не содержит такой богатой коллекции прекрасной живописи.Рассматривая полотно, на котором изображен Святой Петр с тремя ключами, язаметила его святейшеству:

— Это еще один памятник вашей гордыни?

— Это символ, — объяснил Браски, — символнеограниченной власти, которую вручили сами себе Григорий VII и Бонифаций VIII.

— Святой отец, — обратилась я к престареломувикарию, — откажитесь от этих символов, вложите в руку своему ключникукнут, оголите свой досточтимый зад для порки и пригласите живописца — так, покрайней мере, вы прославитесь тем, что возвестите миру истину.

Осмотрев галерею, мы перешли в библиотеку, устроенную в видебуквы «Т», где я увидела великое множество шкафов, но в них, было на удивлениемало книг.

— Все фальшиво в вашем доме, — заметила я,поворачиваясь к Браски, — каждые три из четырех книжных шкафов вы держитезакрытыми, чтобы не была видна их пустота. И вообще, ваш девиз — обман имошенничество.

На одной из полок я нашла редкий манускрипт Теренция, гдеперед текстом каждой пьесы были нарисованы маски, которые должны были надеватьактеры. К немалому своему удовольствию я увидела также оригиналы писем ГенрихаVIII к Анне Болейн, этой блуднице, в которую он был влюблен и на которойженился несмотря на запрет папы, а случилось это в достопамятные временаанглийской Реформации.

Вслед за тем мы опустились в сады, где пышно расцветалиапельсиновые и миртовые деревья и журчали фонтаны.

— В другой части дворца, где и завершится нашаэкскурсия, — сказал святой отец, — содержатся предметы сладострастияобоего пола; они живут за решетками, и некоторых мы увидим на ужине, который явам обещал.

— Так вы держите их в клетках? — восхитиласья. — Мне кажется, у них не очень сладкая жизнь. Вы, наверное, инаказываете их?

— Человек неизбежно делается суровым, когда годамиживет в таком окружении, — согласился добрейший Браски. — Для мужчинымоего возраста нет слаще удовольствия, чем жестокость, и я признаю, что ставлюего превыше всех прочих.

— Если вы подвергаете их порке, так потому лишь, что выжестокий человек; флагелляция для распутника — это отдушина для его жестокости:будь он более дерзким, он выражал бы ее другими способами.

— Иногда я бываю очень дерзким, Жюльетта, — обрадованнооткликнулся святой отец, — и вы скоро, очень скоро убедитесь в этом.

— Друг мой, не забывайте, что я желаю осмотреть исокровища. И они, должно быть, несметны, ведь о вашей алчности ходят легенды. Ятоже грешу этим пороком и с радостью погрузила бы руки в груду этих сверкающих,свежеотчеканенных монет, которые настолько приятны на вид и на ощупь.

— Мы недалеко от того места, где они хранятся, —сказал папа, увлекая меня в полутемный коридор. Мы подошли к маленькой железнойдвери, которую он открыл большим ключом. — Здесь все, чем владеет СвятойПрестол, — продолжал мой проводник, когда мы вошли в комнату с низкимсводом, в центре которой стояли сундуки, содержащие луидоры и цехины —миллионов пятьдесят-шестьдесят, никак не меньше. — Боюсь, что я растратилбольше, чем внес в сокровищницу. Кстати, ее основал Сикст V в назиданиепотомкам, как зримое свидетельство глупости христиан.

— Если ваша тиара не дает никакого наследства, —заметила я, — очень глупо с вашей стороны накапливать эти богатства; навашем месте я бы давно их растранжирила. Раздавайте их своим друзьям, умножайтесвои удовольствия, наслаждайтесь, пока есть возможность: ведь все этодостанется победителям. Я всерьез предсказываю вам, святой отец, что один илинесколько объединившихся свободолюбивых народов, уставших от монархическогогнета, сметут вас с лица земли; как бы ни было неприятно вам слышать эти слова,знайте, что вы, судя по всему, последний папа Римской Церкви. — А что ямогу взять себе отсюда?

— Тысячу цехинов.

— Тысячу цехинов! Бедняга! Я сейчас набью все своикарманы и выйду отсюда с золотом, которое будет весить в три раза больше, чемя. Или вы так дешево оцениваете женщину, обладающую столькими достоинствами?

С этими словами я запустила в золото обе руки.

— Погодите, дорогая, не стоит утруждать себя; лучше ядам вам документ на десять тысяч цехинов, которые вы получите у моего казначея.

— Такая щедрость совсем не вдохновляет меня, —надула я губы, — ведь вы имеете дело с самой Венерой.

Как бы то ни было, покидая комнату сокровищ,воспользовавшись тусклым освещением, которое благоприятствовало моим планам, яумудрилась сделать с ключа слепок при помощи кусочка воска, приготовленного дляэтой цели. Браски был погружен в свои мысли и ничего не заметил, и мы возвратилисьв апартаменты, где он меня принял.

— Жюльетта, — начал папа, — хотя выполненотолько одно из ваших условий, думаю, вы удовлетворены, теперь покажите, чем выудовлетворите меня.

При этом старый развратник принялся развязывать тесемки моихнижних юбок[43].

— Но как быть с прочими условиями?

— Коль скоро я сдержал свое слово по первому пунктунашего уговора, Жюльетта, можете не сомневаться, что я не обману вас и востальном.

Тем временем старый хрыч уже приступил к делу: положил менягрудью на софу и, опустившись на одно колено, внимательно разглядывал главныйпредмет своего вожделения.

— Он великолепен, — объявил он через некотороевремя. — Альбани много рассказывал о нем, но я никак не ожидал увидетьтакую красоту.

Поцелуи первосвященника становились все жарче; его языксновал по краю жерла, потом затрепетал внутри, и я увидела, что одна его рукапотянулась к тому месту, где находились остатки его мужской силы. Мне вдругстрастно захотелось увидеть фаллос папы, я едва не вывернула себе шею, но втаком неудобном положении мне ничего не было видно. Тогда я решила сменитьпозу.