27 марта… Не спал до 5 часов. Бессонница. Спокоен был, молился. Встал в 9. Пошел ходить в Зубцево, оттуда в Лычево и домой. Встретил Степана… Я объяснил… о фабрике. Миткаль обходится дешево, потому что не считают людей, сколько портится и до веку не доживают. Если бы на почтовых станциях не считать, сколько лошадей попортится, тоже дешева была бы езда. А положи людей в цену, хоть в лошадиную, и тогда увидишь, во что выйдет аршин миткалю. Дело в том, что люди свою жизнь задешево, не по стоимости продают. Работают пятнадцать часов. И выходят из-за станка — глаза помутивши, как шальной; и это каждый день.

28 марта… Проснулся в 8… Занимался, писал комедию (плохо!). После обеда пошел в Новенькой завод с 3000 рабочих женщин, за десять верст… Пьяный дикий народ в трактире, 3000 женщин, вставая в 4 и сходя с работы в 8, и развращаясь, и сокращая жизнь, и уродуя свое поколение, бедствуют (среди соблазнов) в этом заводе для того, чтобы никому не нужный миткаль был дешев и Кноп имел бы деньги, когда он озабочен тем, что не знает, куда деть те, которые есть. Устраивают управление, улучшают его. Для чего? Для того чтобы эта гибель людей и гибель в других видах, могли бы успешно и беспрепятственно продолжаться. Удивительно!..

30 марта… Ночью разбудил Урусов с телеграммой о приезде трех американцев… Два пастора, один literary man (литератор. — В. Н.). Они бы издержали только доллар на покупку моих книг… и только два дня на прочтение их и узнали бы меня, то есть то, что есть во мне, много лучше…

1 апреля… Вечером читал Урусову комедию, он хохотал, и мне показалось сносно…

4 апреля… Встал рано. Начал „Крейцерову сонату“ поправлять. После обеда пошел на шоссе. Далеко. Всё робею один в новом месте. Возвращаясь, остановился на мосту и долго смотрел… С Урусовым приятно…

5 апреля… Встал в семь. Очень много и не дурно писал „Крейцерову сонату“. Пошел во Владимирскую губ. через лес, через овраги по кладкам, и жутко было, но не так, как прежде. Та же земля и тот же Бог в лесу и в постели, а жутко. В Новоселках милая грамотная девочка и мальчики читали. Испорченный вином мужик с перехватом… Потом славная семья в Охотине и мальчик милый. Потом снег и поход в Еремино и оттуда опять с мальчиками через огромный лес в Ратово и усталый пришел домой в восемь. Поел и вот у постели. Второй день не ем сахара, масла и белого хлеба. И очень хорошо»[135].

C. Л. Толстой полагает, что Урусов был одним из прототипов главного героя повести «Отец Сергий». Действительно, духовная эволюция Урусова, некогда блестящего гвардейского офицера и севастопольского героя, к концу жизни пришедшего к мыслям о монашестве, напоминает душевную драму князя Касатского. Сам великий писатель подтверждает слова своего сына. В дневниковой записи от 31 октября он вспоминает Урусова в связи с разработкой характера отца Сергия.

Главный дом Спасского-Торбеева, в котором жил Л. Н. Толстой, сгорел в 1976 году. Как и в большинстве подмосковных усадеб, ныне здесь сохранились лишь остатки парка и Спасская церковь, построенная в 1860-х годах в формах позднего классицизма. Она — единственное, что сегодня хранит память об Урусове и его знаменитом госте.

Некогда блестящая усадьба Обольяново невольно заставляет задуматься о парадоксах человеческой психологии. От противоречий не свободны ни великий ум, ни великая воля. Почему Л. H. Толстой находил в Обольянове душевное равновесие? Ему было трудно примириться в собственном доме с тем, что он считал роскошью, а ведь по тому времени уклад толстовской семьи был достаточно скромным. В Обольянове писатель чувствовал себя и покойно, и уютно, но роскоши и комфорта здесь было гораздо больше.

Обольяново — подмосковная богатой семьи Олсуфьевых. Хозяйка усадьбы Анна Михайловна Олсуфьева была дальней родственницей Л. H. Толстого, с которой он дружил еще в юности. Его знакомство с некоторыми другими членами этого клана восходит к севастопольским дням. Отношения стали по-настоящему близкими в 1880–1890 годах — в период московской жизни писателя. Дружны были не только старшее поколение, но и дети: Сергей и Татьяна Толстые и Дмитрий, Михаил (в будущем прогрессивные земские деятели) и Елизавета Олсуфьевы. Семейный конфликт уже не был тайной. Олсуфьевы сочувствовали Софье Андреевне, но вели себя умно и тактично. Л. H. Толстой это высоко ценил. Он писал Черткову 7 марта 1896 года: «Они такие простые, очень добрые люди, что различие их взглядов с моими, и не различие, а непонимание того, чем я живу, не тревожит меня»[136].

Л. H. Толстой впервые приехал в Обольяново в конце декабря 1885 года. Об обстоятельствах, непосредственно предшествовавших этому, известно из письма С. А. Толстой сестре Т. А. Кузьминской от 20 декабря 1885 года:

«Случилось то, что уже столько раз случалось: Левочка пришел в крайне нервное и мрачное настроение. Сижу раз, пишу, входит. Я смотрю — лицо страшное. До тех пор жили прекрасно, ни одного слова неприятного не было сказано… Начался крик, упреки, грубые слова, всё хуже, хуже… Терпела, терпела, не отвечала ничего почти… а когда он сказал, что „где ты, там воздух заражен“, я велела принести сундук и стала укладываться. Хотела ехать к вам хоть на несколько дней. Прибежали дети, рев… Нашел на меня столбняк: ни говорить, ни плакать. Всё хотелось вздор говорить, и я боюсь этого и молчу, и молчу три часа… Так и кончилось…

Ну вот, после этой истории вчера почти дружелюбно расстались. Поехал Левочка с Таней вдвоем на неопределенное время в деревню к Олсуфьевым за 60 верст… вдвоем в крошечных санках. Взяли шуб пропасть, провизии, и я сегодня уже получила письмо, что очень весело и хорошо доехали, только шесть раз вывалились. Я рада, что Левочка отправился в деревню, да еще в хорошую семью и на хорошее содержание… Надо надеяться, что всё образуется, а пока — спазма в горле, тоска в сердце и усталость в жизни. И легче, легче — нельзя»[137].

С. А. Толстая тяжело переживала происходящее. 23 декабря она писала дочери в Обольяново: «Таня, я очень искренне рада, что вам хорошо с папа и что он отдохнет. Я знаю, Таня, что в жизни нашей всё хорошо и что плакать