Я понимающе кивнул, и отец с сыном снова принялись за объяснения.

– Для настоящей охоты лодка не нужна.

– Когда крокодил на мелководье, мы выходим впятером или вшестером и набрасываемся на него с разных сторон.

– Приходится следить и за головой, и за хвостом.

Опытные охотники сочли, что уже наловили достаточно рыбы, и слуга подвел лодку почти к самому берегу, где мне дали последнее напутствие, на сей раз несколько встревоженно.

– Не наклоняйся здесь над водой, Гер! Будь настороже!

Мое внимание привлекло то, что я поначалу принял за большую рыбу. Я увидел только водоворотик на поверхности, прежде чем из ила на мелководье вынырнула здоровенная серо-зеленая туша, разинула пасть и вцепилась мне в плечо. Я, испугавшись, инстинктивно отпрянул, потянув за собой крокодила. Лодка перевернулась, и я оказался в воде.

Пока мои спутники кричали и шлепали по воде, бесполезно размахивая зазубренными копьями, я попрочнее встал на дно, затем поднял руки, сунул пальцы между зубами, которые безуспешно пытались прорвать мою кожу. В твари не было никакой магии, но и природа может порой порождать чудовищ.

Вокруг меня по-прежнему беспомощно бегали люди. Слуга, уже выбравшийся на берег, побежал звать на помощь. Не обращая на них внимания, я ухватился поудобнее и разжал челюсти твари – это было не сложнее, чем снять шкурку с твердого плода. Легко подбросив крокодила в воздух, я поймал его за хвост, крикнул, чтобы все держались подальше, и, размахнувшись, с силой ударил его головой о камень, который, по счастью, оказался поблизости.

Я сделал моим родичам подарок в виде ценной шкуры. С тех пор я больше не слышал сомнений насчет моих остальных подвигов.

Пока я был в гостях, я повсюду, естественно, встречал знакомые лица. Но одно лицо, которое я особенно хотел увидеть, я нигде не встречал.

– А где Мегана? – наконец спросил я, стараясь говорить как можно небрежнее. Я задал этот вопрос, когда рядом не было никого из родичей.

Те, кто был тогда со мной, обменялись взглядами, которые я не мог понять. Наконец кто-то сказал мне, что молодую женщину, о которой я спрашиваю, видели во дворце.

– Но что ей там делать? – громко полюбопытствовал я. Но в ответ люди мялись, покашливали и меняли тему разговора.

И я решил, что проще будет пойти и самому спросить.

Дворец, как всегда, был полон деятельности – люди входили и уходили по делам, и никто не окликнул меня. Когда я увидел Мегану, она сидела в подобии беседки в саду за жильем для слуг. На руках у нее был двух-трехмесячный младенец, и она кормила его грудью. Я сразу же подсчитал месяцы моего отсутствия и через несколько мгновений, еще до того, как мы успели сказать друг другу хотя бы слово, я понял, что это мой ребенок.

Мегана была одета в простое, знакомое одеяние, которое обычно носили служанки. Она спустила его с одного плеча, чтобы было легче кормить. Ее большие карие глаза были прикованы ко мне, но поначалу мы оба не могли сказать ни слова. На головенке у малыша было еще мало волосиков, но цвет их был, как у меня. Пеленка скрывала его пол. Я осторожно отогнул простынку с лица младенца, который не прекращая сосал нежную грудь Меганы.

– Наше дитя, – я даже и не спрашивал.

– Да. – Она, как показалось мне, с упреком посмотрела на меня. – Я больше ни с кем не спала.

Я покачал головой – это меня не волновало. Мне как-то и в голову не приходило, что она может спать еще с кем-то.

– А ребенок…?

Теперь она поняла, что я хотел спросить, еще прежде, чем я сообразил, как именно поставить вопрос.

– Это хорошенький крепкий мальчик, Геракл. Если в нем и есть что-то странное, то я пока этого не обнаружила.

– Хвала богам, – искренне ответил я. – А как его зовут?

Мегана сказала, что назвала его Гиллом. Ей пришлось повторить это имя для меня.

Я подумал.

– Я никого больше с таким именем не знаю, – наконец сказал я.

– Это означает «лесовик». Так звали моего отца. И если господин мой Геракл желает дать ему иное имя…

Я сунул Гиллу палец, и он вцепился в него с удивительной силой. Только потом я понял, что это отнюдь не было подтверждением нашего родства, что у всех младенцев очень крепкая хватка.

– Нет, пусть зовется как есть. Ему такое имя дала мать, и мне оно нравится.

Наверное, я целую минуту провел с Меганой прежде, чем заметил то, что должно было броситься мне в глаза сразу же. На ней был металлический ошейник рабыни. Простое железное кольцо, которое носили низшие из низших, даже не серебряное или золотое.

– Это что еще такое? – воскликнул я, прикасаясь к нему пальцем.

– Это то, что есть, господин.

– Меня не господин зовут! Давай оставим это в разговорах между нами!

– Как желает мой господин. – Она улыбнулась, и я понял, что она просто дразнит меня.

– А теперь говори, кто надел это на твою шею. Ты никогда не была рабыней и не будешь.

Теперь она посмотрела на меня с некоторой тревогой.

– Это сделал раб, простой кузнец, и хотел он этого не больше, чем я. Не будешь же ты винить его!

– Ладно. По чьему приказу?

– Мне сказали, что по царскому, хотя сам царь никогда и ничего мне не говорил. Пока мне давали только легкие поручения, я только шила и вела учет утвари и припасам.

– Но почему?

– Никто не удосужился мне объяснить. Но мне кажется, что слуги, чьи отношения с господином не совсем правильно определены, как мои с господином Амфитрионом, могут быть проданы…

– Тихо! Оставь это. Законы – это такой лабиринт, что и Критскому до него далеко. Но что бы там ни говорил закон, царь или кто еще, тебя никому не продадут.

– Возможно, господин Амфитрион не уплатил дань, и я пошла в уплату…

– Молчи.

Мне очень хотелось ее поцеловать, но прежде я осторожно, ласково снял с ее шеи рабский ошейник. Мне показалось, что то место, где стояла царская печать, было самым слабым, потому я разорвал его прямо там. Почему-то в случае Гесионы я сомневался, но сейчас я был уверен в силе своих рук. Я скатал полосу металла в комок и бросил его на землю, тут же обернувшись на звук шагов. Я так хотел, чтобы это оказался тот, кто хотел сделать рабами моего сына и его мать. Но я смотрел в слепое лицо Тиресия. Прорицатель казался куда более дряхлым, чем когда я в последний раз видел его. Он шел, опираясь на посох и обнимая за плечи молоденькую девушку, которая служила ему поводырем в делах столь ничтожных и мирских, что они просто были не достойны его внутреннего видения.

– Привет тебе, Геракл! – сказал он, остановившись в нескольких шагах от меня. – Вижу, что ты в добром здравии.

– Привет и тебе, господин мой Тиресий. Надеюсь, что и ты здрав.