Конечно, можно было и нормально ему ответить, но препятствовало этому несколько факторов.

Во-первых, передо мной сидел поляк, а я — по легенде, выходец из британской Калифорнии. Пусть и получивший недавно гражданство Российской Конфедерации. И если у поляков с русскими отношения были вполне нормальными — с учетом географии, конечно же, то с британцами все обстояло сложнее.

После окончания Первой мировой Россия потеряла Царство Польское при активном участии британцев, которые — пользуясь смутой в России, создали в стране полностью контролируемую администрацию. Ослабленным Австро-Венгрии и Германии в то время было не до этого, а вот британцы, нацелившись на возрождение Речи Посполитой на словах, а по факту традиционно неся управляемый хаос, явно собирались сражаться со всем окружающим миром в Восточной Европе. Причем сражаться до последнего поляка.

Как понимаю именно тогда, в середине двадцатого века, только из-за британцев Польша и не попала в первый мир. Сменив название на Речь Посполитую, с претензией на Великопольшу, она осталась во втором — ни в Европейский Союз, ни обратно в Российскую Империю, ставшую Конфедерацией ее не пустили британцы, а как самостоятельной державе путь в большой мир ко взрослым дядькам полякам был заказан — никто в здравом уме себе конкурентов плодить не будет. И так Большой Четверке явно тесно на планете — даже я это уже понял, с весьма ограниченным доступом к информации. Поэтому естественно, о любви между островными англосаксами и рядовыми поляками речи не шло, даже совсем наоборот. Вернее, существовала односторонняя нелюбовь — большинству англосаксов на чувства поляков было по большему счету плевать. Хотя шутки про «польского сантехника» ходили именно с их подачи, почти как и в моем мире.

Во-вторых, причиной моего показательного небрежения был сословный фактор. У меня отсутствовал личный терминал, и пограничник просто обязан был спросить меня о цели визита. При этой проверке важен не ответ даже, а сам факт диалога — это у меня еще от Олега знания. Пограничник обязан был спросить, а я при этом не обязан отвечать. И тем более в такой форме, словно отчитываясь перед ним.

Дома, у себя в родном мире, я бы подобным совершенно не запаривался. Мне и официанта, как и дворника, не переломится поблагодарить за работу искренним спасибо. Но здесь, к сожалению, не там.

Мой новый мир сословный, и это просто одна из многих случайных тренировок. Я ученик высшей школы Конфедерации, гражданин одной из четырех держав. Держава по-английски — «Power», сила. Передо мной же сидит рядовой исполнитель из нижнего мира, который, пусть и без умысла, посмел требовать у меня отчета. Не здесь, и не сейчас, но в подобной и похожей ситуации любое другое поведение — кроме высокомерного удивления чужой наглостью, может принести мне репутационный ущерб.

Пограничник, выдержав максимально возможную паузу — старательно играя мне на нервах, но при этом пройдясь по лезвию — я ведь мог и старшего смены позвать, требуя ответа, просканировал карточку с визой. Пока он по-прежнему старательно медленно — насколько возможно, вносил данные, мимо проследовала шумная компания молодежи.

Отвлекаясь, присмотрелся — две девушки и три парня. Заметив изучающий, пристальный взгляд, одна из девушек на миг замерла, сама меня рассматривая.

Я же немного подзавис. Очень примечательная, и привлекательная внешность. Яркие голубые глаза, смуглая — не загорелая, а именно смуглая кожа, иссиня-черные прямые волосы, несколько заметных веснушек на носу. Не удержавшись, я приветливо подмигнул. Девушка в ответ подарила мне белоснежную улыбку, засмеялась и двинулась дальше, догоняя своих.

Улыбалась она мне, кстати, как маленькому, смеялась тоже. Опять я неверно оценил ситуацию. Это для меня «старого» они молодежь — восемнадцать лет всем плюс-минус. Я же для них сам как «молодежь».

Никак привыкнуть не могу к несоответствию собственного восприятия мира и его ответного отношения. И не принимать это отношение на свой счет — мне тридцатипятилетнему такая снисходительная улыбка и смех как обидная и злая шутка, а мне четырнадцатилетнему совсем наоборот.

Шумную компанию, кстати, никто не проверял и не собеседовал дежурным диалогом. Судя по идеальным лицам и фигурам — аристократы или дженерики. И кто-то из оставшихся четверых спутников улыбнувшийся мне девушки точно охранник и ходячий личный терминал — как мой Планшет. Может даже и не один.

— Welcome to the Protectorate Volyn, — отвлекая от созерцания обтянутых тугой тканью удаляющихся женских бедер, ровным голосом произнес между тем пограничник, отдавая мне карту айди.

— Сэнк ю вери мач, — широко улыбнулся я. Забрав карту, одновременно работающую как паспорт, виза и кошелек, двинулся к выходу из терминала.

Уже сидя в такси, внимательно осматривался по сторонам. Смотрел как гость, а не как недавний житель, ограниченный в правах вплоть до отсутствия возможности покинуть территорию.

Сейчас я прибыл сюда как Артур Волков. Все свидетели и участники событий в миссии Красного Креста — когда я мертвый лежал на каталке в операционной, перестали существовать. Все, кроме Степы. Надеюсь, и Степан не сильно задержится на этом свете. А кроме него — и то бездоказательно, о моей «смерти» никто и не знал.

Ответственными фээсбэтменами все было подготовлено идеально. Даже исчезновение Мустафы в новую историю укладывалось: по дополненной легенде именно он помог мне в краткий срок договориться с сотрудником социальной адаптации и вытащить сбережения отца. На которые я сумел приобрести себе новую, совсем недешевую личность. Очень важный момент, на самом деле: здесь, в протекторате, проверить истинность легенды Артура Волкова гораздо проще. И можно найти гораздо больше информации без последствий для себя, нежели если задаться такой целью в Конфедерации, где контроль Сети строже.

Сбережения моего опекуна, кстати, со счета ушли на самом деле. Интересно, обращены в доход государства или списаны как «прочие расходы» в отчетной ведомости?

По дополненной легенде, именно из-за покупки новой личности, я в протекторат и вернулся. Якобы у меня после необдуманного приобретения не осталось денег на жизнь, а Герхард Мюллер, он же «Хозяин», в нашем разговоре недвусмысленно намекнул на возможность дохода. Кроме этого, возвращение в протекторат имело и второе дно, условно вымышленное: горячее желание увидеться со Степой, который, как ни крути, кинул меня на серьезную сумму, выигранную на ставках.

Поэтому для всех я въезжал в протекторат как турист-инфантил, которых здесь любят, ценят и уважают. И доят, конечно же. А для узкого круга заинтересованных лиц — по типу Мюллера, как чудесным образом вырвавшийся из серьезной передряги счастливчик, который по собственной глупости оказался на мели и которому нужны деньги.

Причем нужны весьма и весьма — расходы для поддержания жизни в первом мире невелики лишь на взгляд родившегося в первом мире. Безусловный базовый доход мне никоим образом не полагался — потому что гражданство сменил недавно. Суммы же даже для простого обеспечения обычной жизни в любой стране Большой Четверки были велики. Разница между мирами совсем как дома — когда две бутылки пива в Швейцарии стоят больше, чем недельная заработная плата трудящегося на разборке кораблей в Бангладеше.