Эти суммы были выплачены греческим правительством в тот же самый вечер; и хотя в Лондоне между Пальмерстоном и французским послом было заключено другое соглашение, Афинская конвенция сохранила свою силу, и французский посол был позже отозван в знак недовольства его действиями.

Поскольку Россия тоже жаловалась на британскую блокаду и на то, что, по ее мнению, Великобритания потребует, чтобы ей передали острова Серве и Сапьендза без согласия двух других стран – защитниц Греции, в Лондоне поняли, что Пальмерстон не только угнетал небольшое государство, которому Великобритания помогла появиться на карте мира, но и оттолкнул две другие великие нации. Даже Финлей вынужден был признать, что «британское правительство проявило насилие и нарушило международное право». Журнал «Панч», всегда очень верно выражавший мнение обычного человека, задавался вопросом: «Почему британский лев не укусил кого-нибудь, кто равен ему по величине?»

Палата лордов, большинством в 37 голосов, потребовала объявить политике Пальмерстона вотум недоверия. Однако палата общин одобрила принципы, на которых она была основана; за нее проголосовало на 46 человек больше, чем против. Это произошло после дебатов, которые остались в истории парламентского красноречия багодаря тому, что премьер-министр процитировал знаменитое высказывание «Civis Romanus sum» («Я римский гражданин»)[45].

Но когда риторика стихла и англо-франко-греческая комиссия, заседавшая в Лиссабоне, обнаружила в португальских архивах оригиналы якобы утерянных, по словам Дона Пасифико, документов, и установила, что во время его жизни в Португалии он никогда не предъявлял никаких требований. После того как выяснилось, что он солгал, он согласился на то, чтобы ему выплатили всего 150 фунтов, и люди могли задаться вопросом: а стоило ли вообще защищать этого космополитического гражданина Британской империи? Что касается островов Серве и Сапьендза, которые не были включены в ультиматум, то о них предпочли забыть.

Адмирал Криезис, назначенный премьер-министром как раз перед тем, как возник англо-греческий кризис, и остававшийся на этом посту более четырех лет, с удовольствием наблюдал, как была разрешена другая давняя проблема – отношения между греческой церковью и вселенским патриархом. Православная церковь Греции стала автокефальной в 1833 году, а в 1844 году ее статус был подтвержден конституцией; однако патриарх так никогда официально не признал ее административную независимость. Общественность Греции была взбудоражена соперничеством двух партий; лидером одной из них был ойкономос, добивавшийся признания его патриархом, а другой – архимандрит Феоклит Фармакидис, который считал, что такое признание свершившегося факта вовсе не нужно и нежелательно. В конце концов, в 1850 году греческое правительство попросило патриарха признать подобное распределение ролей. Благодаря русскому влиянию непокорные священнослужители, собравшиеся в Константинополе, уступили, и 11 июля был зачитан синодальный томос (указ), в котором церковь Греции объявлялась автокефальной. В томосе указывалось, что президентом Святого синода Греческого королевства должен быть митрополит Афинский; во всех вопросах управления церковь Греции должна быть независимой; она должна получать святой елей от вселенского патриарха и по всем основным вопросам догмы должна интересоваться его мнением.

Случилось так, что в тот же день, когда во всех церквях Греции был зачитан томос, был убит Корфиотакис, министр церковных дел. Однако ни это, ни постоянная оппозиционная борьба Фармакидиса не помешали окончательно уладить церковные дела, и в 1852 году греческая палата утвердила все вышеперечисленные постановления. Так была решена главная церковная проблема Греции.

Другая теологическая проблема, так называемое движение фил-ортодоксов, которое возглавил монах по имени Папулакос, осуждавший власть короля-католика и восхвалявший православного царя, была решена заключением этого монаха в тюрьму на острове Андрос. На этом прекрасном острове, где росли рощи лимонных деревьев и журчали ручьи, жил учитель Кайрис, ставший мучеником, отрицавшим православие. Его идеи и смерть в тюрьме привлекли внимание англичан.

Разногласия между британским и греческим правительством по поводу Дона Пасифико стали не единственным конфликтом того периода. События последних двадцати лет на Ионических островах породили открытые призывы к объединению. В 1832 году, после назначения лорда Наджента преемником Ф. Адама, либеральные идеи впервые нашли своего выразителя в лице лорда верховного комиссионера, чья политическая карьера у себя дома внушила реформаторам Ионических островов надежду на его поддержку. Наджент начал свое правление с обещания реформ, но первой же попыткой выполнить его стала незаконная замена системы выборов по тройному списку кандидатов двойным списком, как было записано в конституции 1817 года. Это расширение свободы выбора привело к тому, что король велел распустить Ассамблею еще задолго до истечения срока ее полномочий.

Назначение на административные посты молодых и неопытных чиновников, которые придерживались либеральных взглядов, усилило влияние либеральной партии; но, к счастью, верховный комиссионер был порядочным и деловым человеком. Благодаря ему Мейтленд создал на островах пенсионный фонд, ввел ссуды для крестьян под небольшие проценты, ограничил ежегодную сумму, которую жители Ионии должны были платить протекторату, и завещал своему преемнику, Ховарду Дугласу, большой остаток денег.

Однако четвертый лорд верховный комиссионер, убежденный консерватор, вернулся к деспотизму Мейтленда и Адама, будучи уверенным в том, что жители Ионических островов еще не созрели для более либеральной формы управления. Его отход от правил Наджента, естественно, возмутил либеральную партию, а присутствие в колониальном управлении такого доктринера, как лорд Джон Рассел, во время последних лет комиссионерства Дугласа заставило выдающегося историка с острова Корфу (Керкира) Мастоксиди отправить ему меморандум, в котором он изложил свой взгляд на состояние островов.

Мастоксиди признал, что островитяне предпочитают британский протекторат всем другим формам управления, ибо независимость пока еще недостижима; однако он потребовал, от имени этих островитян, более свободной системы выборов, ежегодного созыва Ассамблеи и свободной прессы.

Эта записка произвела на колониального секретаря некоторое впечатление, но он предпочел поддержать своего заместителя, и в течение последних лет службы Дугласа никаких изменений не произошло. Конфликт с партией филправославных усилил непопулярность его правительства. Попытка реформировать таблицу родства и свойства вызвала недовольство константинопольского патриарха, который заявил, что православие в опасности, после чего султан попросил Британию отозвать своего посла в Стамбуле. Неосторожное высказывание протестантского миссионера привело к тому, что комиссионера обвинили в том, что он хочет обратить греков в свою веру и потому не позволил восстановить католическую кафедру на Корфу (Керкире). И наконец, его попытки захватить бумаги Мастоксиди, Виаро и Августиноса Каподистрия, брат которого Георгий был членом общества ревнителей православия, увенчались успехом. Обнаруженные в декабре 1839 года документы, дали историку и его семье, давним врагам Великобритании, законное основание для жалоб – ибо в бумагах, очевидно, не было никакой крамолы, иначе они были бы опубликованы.