Первое революционное новшество касалось механического производства бумаги. Машину, сменившую дорогое и медленное производство ручной бумаги, изобрел в 1798 году Николя Луи Робер на заводе Эссонне, которым владело семейство Дидо, занимавшееся производством бумаги, а также литьем шрифтов, печатью и изданием. Робер получил патент в Англии, и здесь первые эффективные бумагоделательные машины были установлены в 1803 году в Фрог-море, Хартфордшир, братьями Генри и Сили Фурдриньер, лондонскими производителями бумаги и канцелярских принадлежностей, а также в Сент-Ниотсе, Хантингдоншир, Джоном Гэмблом, родственником Пьера и Фермена Дидо. Выход продукции возрос вдесятеро. На старых бумагоделательных фабриках вручную можно было выпускать от 60 до 100 фунтов бумаги в день, новая машина производила до 1000 фунтов в день. К 1824 году цена некоторых видов бумаги упала на четверть или даже на треть; к 1843 году – почти наполовину. В 1740 году доля стоимости бумаги в стоимости производства книги доходила до 20,5 процента; к 1910 году она упал всего до 7,1 процента. Ежегодное производство бумаги в Великобритании составляло 11 тысяч тонн в 1800 году, когда вся она изготовлялась вручную; к 1860 году оно возросло до 100 тысяч тонн, из них 96 тысяч тонн производилось на машинах, и до 652 тысяч в 1900 году, когда опять-таки вручную изготавливалось всего 4000 тонн. За то же время цена бумаги упала с 1 шиллинга 6 пенсов до 6,5 пенса и затем до 1 пенса за фунт.

Почти одновременно с этим один ученый-любитель сделал два изобретения, которые позволили создать на рынке потенциальный избыток бумаги машинного изготовления. Третий граф Стэнхоуп (1753—1816), пожалуй, самый блестящий представитель семьи, которая за многие века дала миру выдающихся деятелей на политическом, военном и интеллектуальном поприще, сумел усовершенствовать два процесса, которые пытались улучшить, но не довели дело до конца профессионалы до него.

Шотландец Уильям Гед (1690—1749) из Эдинбурга – по профессии ювелир, как и Гутенберг, – ухватился за идею, которую голландские печатники опробовали, но безуспешно, около 1700 года, а именно как сохранить набранные страницы для будущих переизданий и таким образом не набирать текст повторно. Гед сделал гипсовую отливку формы, и эта отливка позволяла по мере необходимости изготавливать новые металлические пластины (1739). Зависть шотландских печатников, опасавшихся за свои прибыли, погубила изобретение. Шестьдесят лет спустя его возродил Фер мен Дидо, обратив процесс изготовления металлических отливок, таким образом вдвое снизив трудозатраты. Но именно лорд Стэнхоуп в 1805 году превратил стереотипирование, как стали называть этот процесс, в коммерческое предложение в оксфордском «Кларендон-пресс». Окончательный шаг был сделан в 1829 году, когда, по-видимому, независимо во Франции, Италии и Англии довольно неудобные матрицы из металла и гипса были заменены матрицами из папье-маше, что сократило и временные затраты, и вес, и объем.

Еще важнее оказалось усовершенствование самого печатного станка, которое произвел Стэнхоуп, заменив деревянный пресс железной конструкцией и приложив принцип рычага к более старым машинам, изобретенным голландцем Виллемом Янсзоном Блау в 1620 году. Так появилась возможность печатать с крупных форм одним движением, тогда как деревянный станок требовал двух движений. Не ведая того, лорда почти на триста лет предвосхитил Леонардо да Винчи, который на бумаге полностью разработал принципы и основные качества станка Стэнхоупа 1804 года. Его возросшие полиграфические возможности еще более умножились благодаря печатной машине Фридриха Кенига, которая позволяла сэкономить время на печати с двух сторон и в то же время делать больше оттисков на один человеко-час. Первой отпечатанной на ней книгой был «Ежегодный реестр 1810 года», опубликованный в апреле 1811-го. Однако настоящее ее значение стало ясно в 1814 году, когда ее ввела у себя газета The Times. На ручном станке рабочий изготавливал примерно до 300 листов в час; машина Кенига довела количество до 1100 листов. Ротационная машина, изобретенная в 1848 году, довела количество оттисков до 22—24 тысяч за то же время; а в 1939 году The Times уже печаталась со скоростью 40 тысяч копий всей 32-полосной газеты в час. Изобретение Кенига сразу же снизило стоимость печати на 25 процентов и таким образом дало возможность печатать большие тиражи при меньших затратах. До той поры печатники неохотно принимались за крупные тиражи, так как набор приносил им больше прибыли, чем печать. Отдельных печатников меньше волновал экономический прогресс в их деле, чем нежели оно само. Гешен, знаменитый лейпцигский печатник и издатель, которому Кениг впервые предложил свое изобретение, отверг его. «Машина сделает много оттисков, – сказал он, – но не создаст ничего красивого». Однако другой лейпцигский печатник, Ф.А. Брокгауз, прославившийся знаменитой энциклопедией, в 1826 году впервые применил паровой пресс Кенига в книгопечатании.

Словолитная машина, которую в 1822 году изобрел доктор Уильям Чёрч, означала еще один шаг вперед в процессе удешевления и более широкого распространения печатного слова. До того времени вручную в день можно было отливать от 3000 до 7000 литер; машина увеличила это количество до 12 000—20 000.

Техническая революция повлияла и на процесс переплетения отпечатанных листов. Вплоть до 1820-х годов печатные книги добирались до читателя в том же виде, в котором рукописные книги выходили из средневековых скрипториев, а именно в виде разрозненных или слабо сшитых вместе листов; и тогда либо книготорговец, либо сам частный покупатель заботился о том, чтобы переплести эти листы в обложку из обшитых кожей дощечек. Лишь в самых исключительных случаях издатели отправляли свою продукцию в уже переплетенном виде, и это делалось только с дешевыми изданиями, предназначенными для клиентов победнее, которые не могли позволить себе услуг профессионального переплетчика. Альд Мануций первым стал продавать свою популярную классику в стандартных переплетах; и его простые переплеты, которыми сегодня так восхищаются, его придирчивым современникам, по-видимому, казались ветхим тряпьем, недостойным библиотеки благородного человека.

Около 1820 года кожу постепенно сменила более дешевая ткань – в серии Diamond Classics, «Алмазная классика», издателя Пикеринга (1822—1832) впервые в крупном масштабе была применена переплетная ткань, а около 1830 года ручной переплет сменился машинным. По сути дела, при механическом переплетении книга не совсем переплетается, а, скорее, как бы помещается в чехол. Ибо отпечатанные листы в действительности не помещаются в обложку (как происходит с книгами, переплетенными вручную), а машина просто приклеивает их к обложке, заранее изготовленной из прочного картона с тонким тканевым покрытием.

Книги в таком готовом переплете завоевали весь мир, за исключением Франции. Итогом стал всеобщий упадок переплетного искусства, опять-таки за исключением Франции, где издатели, переплетчики и их клиенты предпочитают старые традиции. Это компенсируется значительным сокращением стоимости «переплетенной» книги, а также увеличением технического и эстетического совершенства переплетов. Современные переплеты механической работы, вероятно, самые дешевые в США, самые крепкие – в Англии, а самые привлекательные – в Германии и Швейцарии.

Подлинная революция во внешнем виде и «ощущении» от книги, а также в безграничной доступности и дешевизне печатного материала произошла после введения древесной целлюлозы в производство бумаги, а иногда и вместо бумаги, изготовленной из ветоши.