— продолжал Арностови, расхаживая по комнате. — Мы условились, что я найду арендатора раньше, чем придут те, кому он намеревался сдать дом в аренду…

— Так вот кто это был…

— Именно. «Сделай это, – сказал фон Румпф, – и станешь управлять этой собственностью».

— Значит, дом едва не достался тем, которые приходили, — заключила Мина. — А ведь вы меня использовали, герр Арностови.

— Да, но к вашему благу, фройляйн. Это только начало, — сказал он ей, раскинув руки, чтобы охватить весь город. — Не скрою, вы мне помогли, и я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы вам не пришлось об этом жалеть. Таким образом наше общее дело будет расти.

— Ладно, — ответила Вильгельмина, уже более критически оглядывая помещение. — Нам понадобятся серьезные средства, если мы хотим обставить это место как надо.

— Об этом не волнуйтесь, — отмахнулся Арностови. — Предоставьте все мне.

Когда, вернувшись в кофейню, Мина пересказала разговор Энгелберту, тот засомневался.

— Это же очень много денег, — заметил он. — Где мы их возьмем?

— Найдем! — уверенно заявила Мина. — Подожди, сам все увидишь, Этцель. О нас будут говорить в городе. Это здорово!

Он недоверчиво кивнул. Мина постаралась его успокоить.

— Сам подумай, Этцель. Этот дом — собственность эрцгерцога. Идеальное место, чтобы люди узнали, какую замечательную выпечку ты творишь. Люди будут издалека приезжать, чтобы увидеть все своими глазами, чтобы посидеть в нашей замечательной кофейне. А уж мы постараемся, чтобы они не ушли без твоего отличного хлеба.

— Это верно, хорошее место очень помогает вести дела, — признал Энгелберт, проникаясь идеей.

— Между прочим, это лучшее место во всем городе. Это даже лучше, чем во дворце.

— Ты очень правильно все устроила, дорогая.

Одно это слово наполнило сердце Мины радостью. Очень давно ей такого не говорили. Весь оставшийся день она улыбалась.

В конце недели они закрыли свою лавку в переулке, сообщив своим постоянным клиентам, что очень скоро вновь откроются в великолепном новом магазине на площади. На следующее утро пришел посыльный от судоходной компании и сообщил, что кофе прибудет в срок. Судно уже выходит из порта. Эту новость Энгелберт с Вильгельминой обсуждали за утренним кофе и строили планы начет своей новой кофейни и пекарни.

— Там будут круглые столы трех размеров, — говорила Вильгельмина, — стулья обязательно надо заказать удобные, и чтобы были угловые диванчики поближе к печи, пусть посетители задерживаются подольше. — Ее понесло. Она уже видела новую посуду, красивую и удобную, а еще она придумала новый вид пирожных, которых в Чехии никогда не пробовали. — Не думай об этом, — успокоила она Этцеля в ответ на его вопрос, где они возьмут рецепты этих самых новых пирожных. — У меня здесь хватит на три-четыре новых магазина, — Мина постучала себя пальцем по виску и добавила задумчиво: — Вот если бы у нас был шоколад... — впрочем, ладно, не бери в голову. Обойдемся миндальной пастой и вишневым сиропом.

— А что насчет помощников на кухне? — спросил он.

— Для начала у нас будет четыре человека, — решила она. — Двое будут работать в зале — накрывать на стол, убирать посуду — и двое на кухне, следить за выпечкой. Оденем их одинаково — зеленые куртки, фартуки, и маленькие белые шапочки.

Энгелберт от этой идеи пришел в восторг.

— Как слуги в хороших домах.

— Точно. Как слуги в богатых домах. Мы же хотим, чтобы наши клиенты чувствовали себя знатными господами и дамами — как будто они прибыли ко двору императора.

— Может быть, даже сам эрцгерцог Маттиас зайдет, ja?

— Знаешь, меня ничуть не удивит, если и сам император Рудольф заглянет купить специальный рождественский кекс от Энгелберта.

Этцель просиял.

— Ты и правда так думаешь?

— Почему бы и нет? — Вильгельмина торжественно кивнула. — Мы поднимемся, Этцель, вот увидишь. Скоро все изменится.

ГЛАВА 22, в которой обмениваются откровениями

— Так что же вы мне сразу не сказали? — возмущенно спросила леди Фейт. — Что еще вы упустили?

— Уверяю вас, миледи, я искренне сожалею, — повинился Кит. — Но вы должны признать, что до этого момента у меня просто не было возможности объясниться. Тем не менее, я, конечно, виноват…

Известие о том, что Кит — внук Козимо Ливингстона, несколько умерило гнев леди Фейт, но она все еще оставалась настороженной.

— Это избавило бы меня от переживаний.

— Взываю к милосердию суда — Честно говоря, Кит не заметил особых переживаний.

— Милосердие суда? — Она вдруг улыбнулась, озарив комнату и сердце Кита светом. — Мне это нравится. Сами придумали?

— Нет, конечно. Там, откуда я родом, это известная поговорка.

Она нахмурилась, и радостное сияние погасло.

— Это такая издёвка?

— Ни в коем случае! Я просто хотел сменить тему. — Кит взглянул на свою суповую тарелку. — Бульон отлично выглядит. — Он достал из кармана жилета свою апостольскую ложку. — Я бы не прочь в него углубиться.

— Как странно вы выражаетесь, — заметила она, беря ложку со стола.

Кит обрадовался минутной передышке. Все-таки разговаривать с дамой на примитивном языке семнадцатого века не так-то просто. Впрочем, и в любое другое время это непростое занятие. Разговор с леди Фейт требовал особого внимания; он был рад возможности передохнуть и настроиться. Над столом повисла тишина, нарушаемая лишь случайными естественными звуками. Когда молчание грозило перейти в неприличие, Кит, собрав всю свою светскость, осведомился:

— Вы в Лондоне живете?

— Боже мой, нет, конечно! — воскликнула она. Отодвинув тарелку, она взяла кусочек подсушенного хлеба, покрошила в остатки супа и продолжила бодро орудовать ложкой. — А вы где обретаетесь?

— Я родился и вырос в Лондоне, — ответил он и быстро поправился: — То есть не совсем в Лондоне, я родился в Уэстон-сьюпер-Мэр[19] {Уэстон-сьюпер-Мэр — приморский курортный город в графстве Сомерсет в Англии.}. Моя семья несколько раз переезжала, но я уже давно живу в Лондоне.

— Уэстон-сьюпер-Мэр? — озадаченно переспросила леди Фейт.

— Ну да, в Сомерсете.

— Ерунда какая-то! — фыркнула она. — У меня дом в Сомерсете. Клариво, поместье нашей семьи. Вы знаете, где это? — Не дожидаясь ответа,