Солдаты вермахта собирают брошенные советские винтовки.

Однако в отличие от Белоруссии на южном секторе фронта массированных, изматывающих атак на аэродромы не было. Не было также большого числа истребителей противника в воздухе. Новейшие бомбардировщики Су-2, состоявшие на вооружении 210-го и 211 — го авиаполков Одесского военного округа, не понесли потерь ни на земле, ни в воздухе. Вспоминает командир звена 210-го ближнебомбардировочного авиаполка А. А. Павличенко:

«Это было так. Воскресенье. 22 июня. Мы не знали ничего, перед этим был очень сильный дождь. Мы находились на аэродроме под Первомайском, станция Пандурка. Полевой аэродром. Потом вдруг разбудили, и немедленно построение. Построились и в 12 часов включили выступление Молотова по радио, объявили, что на нас внезапно, без объявления войны напали немцы. Мы видели, что какие-то самолеты летают на большой высоте, но кто это, мы не знали, немецкие бомбардировщики ходили через наш аэродром. Объявлена была боевая тревога. Самолеты разрулили во все места. Но полк не был готов к боевому вылету, не было бомбодержателей, самих бомб, не заправлены самолеты боеприпасами. Начальство куда-то поехало, и после их возвращения самолеты немедленно заправили. И единственную первую девятку послали к границе, я в этой девятке вел второе звено, командир эскадрильи первое, Геращенко третье. Прилетели на полевой аэродром Софиевка, это в 70 километрах от границы. Но только к вечеру привезли нам бомбодержатели и бомбы, и в 18 часов 46 минут мы нанесли удар девяткой по железнодорожному узлу в Румынии, Яссы. На территории противника. Они разгружали вагоны — больше 40 эшелонов, наглым образом. Они нас не ждали, так как считали, что авиацию они подавили в ближайшие часы. Масса народа вокруг эшелонов. Мы с небольшой высоты, подошли на высоте 900 метров, зенитка начала стрелять, вспышки были. Мы даже в первый раз в жизни увидели разрывы зенитных снарядов, легли на боевой курс и открыли бомболюки. А сбрасывание бомб осуществлялось так: бомбы полетели по команде ведущего — мы смотрели на створки его бомболюка. Потом мы развернулись и ушли на свой аэродром. Прилетаем туда, а наших истребителей там уже нет, остались только отдельные самолеты. Нам немедленно приказали улетать с аэродрома, уже наступал вечер, заправили сколько могли, прилетели на другой аэродром, под Вознесенском. Вот так первый боевой вылет осуществился. Вечером нас собирал командир полка Кожемякин, он объявил: „Вам повезло, вы вернулись без потерь“.

— А вас не атаковали истребители над целью?

— Нет. Только била зенитка. Пошли на снижение и ушли на свою территорию. Не вернулось из 45-й смешанной дивизии 27 самолетов. Но в большинстве случаев — это СБ. Они летали бомбить разные цели. И на Яссы, летали впереди нас. Бои состоялись, истребители ушли. Из этих 27 не все были сбиты в воздухе, кого подбили, садился на свою территорию, потом выяснилось, что некоторые вернулись, но 12 экипажей дивизия потеряла. Таким было начало войны для 210-го полка».

Уже в первый день войны на стенах всех предприятий появилась наглядная агитация.

Примерно так же прошел первый день войны в соседнем 211-м бомбардировочном авиаполку в Котовске. Вечером 22 июня восьмерка Су-2 летала на бомбежку переправ через Прут в районе Липкан и Думени. Потерь бомбардировщики не имели — первый Су-2 полк потерял только 24 июня. Переправы через Прут были популярной целью для самолетов ОдВО — в первый день войны 17 новейших Пе-2 из 5-го бомбардировочного авиаполка разбомбили Галацкий мост через Прут.

Потери самолетов Одесского округа в первый день войны были хотя и невелики в сравнении с другими направлениями, но в абсолютных цифрах выглядят достаточно внушительно. По немецким данным, только экипажи IV авиакорпуса сбили 16 советских самолетов и еще 142 уничтожили на земле. Цифры очевидно завышенные. Вместе с тем неубедительно выглядят и советские данные, признающие потерю всего 23 самолетов. Истина лежит где-то посередине, и можно предположить, что ВВС ОдВО лишились не менее чем 40–50 самолетов.

По иронии судьбы одной из самых больших ошибок Шпанова была оценка возможностей наземных служб противника. Он писал: «Расчеты нашего командования оправдались. Несмотря на выдержку летчиков противника, готовых тотчас после окончания атаки идти в полет, наземная служба оказалась неспособной обеспечить им вылет. И прежде всего не могли быть так быстро введены в строй материальные резервы, чтобы восполнить убыль сгоревших и поврежденных самолетов. Летчикам попросту не на чем было подняться в воздух. Первые же часы боевой обстановки со всей реальностью выявили социальные недостатки неприятельской армии, прикрытые в мирное время жестокой дисциплиной. Не следует забывать, что вспомогательный технический персонал такого рода войск, как авиация, — механики, мотористы, оружейные мастера, радисты, электрики и десятки других, маленьких специалистов, на труде которых зиждется техническая готовность боевого самолета, — были солдаты. Солдатские кадры авиации пополнялись из рядов индустриальных рабочих, главным образом металлистов. Если немецкие офицеры стремились поскорее подняться в воздух для борьбы с советскими самолетами, то у солдат на этот счет было свое мнение. Они проявляли значительно меньшее рвение. Пока грохотали на аэродроме бомбы с замедлителями, сброшенные советскими самолетами, солдаты предпочитали отсиживаться в убежищах. Работа на аэродромах шла более вяло, чем того требовали обстоятельства. Первые же разрывы советских бомб подтвердили со всей очевидностью тяжелый для германского командования недостаток технических войск. Слишком многое зависело от людей, обладающих умелыми и грубыми руками, слишком многое господа офицеры не умели делать сами».

Подобные попытки ввести «классовый» элемент в ход боевых действий были характерны для советской пропагандистской машины предвоенного периода. В сущности это была попытка найти «ахиллесову пяту» у экономически развитого и потому вооруженного современной техникой противника. Однако эти ожидания оправдались в наименьшей степени. «Господа офицеры» из бомбардировочных и истребительных эскадр Люфтваффе действительно многое не умели делать сами, да это им и не требовалось. На каждый немецкий самолет приходилось по десятку «черных людей», прозванных так за цвет униформы механиков. 22 июня они не спешили проявлять пролетарскую сознательность и без устали готовили самолеты к новым вылетам. Вкупе с техническим совершенством самолетов это позволило немцам держать очень высокие темпы боевых вылетов.

Меньше всего от налетов на аэродромы 22 июня пострадала советская дальнебомбардиро-вочная авиация. Ее базы были довольно далеко от границы и ударам с воздуха в первый день войны не подвергались. Первые налеты последовали только 23 июня. Поэтому первая половина дня в соединениях ДВА прошла спокойно. Характерный пример дает нам 3-й тяжелый бомбардировочный авиаполк, располагавшийся ближе всех к границе из частей дальнебомбардировочной авиации. Бетонная полоса его основной базы — Боровичей находилась на реконструкции. А полк, поскольку наступил период летних сборов, перелетел на расположенный неподалеку запасной грунтовый аэродром. Рано утром 22 июня лагерь подняли по тревоге. Командиры эскадрилий получили приказ явиться в штаб за срочным донесением. Однако, прибыв в штаб, комэски не застали там никого. Здание было пусто. Они постояли некоторое время в недоумении, после чего разошлись по своим палаткам — досматривать прерванные сны. Хотя еще до выступления Молотова они поняли, что началась война, — над той частью горизонта, где находился Минск, поднимался густой столб черного дыма.