Можно ли по этим актам мести и разорения понять, какие чувства двигали восставшими? К вполне реальному и определенному недовольству налогами, сеньорами, купцами добавлялась неумолимая ненависть к власть имущим, смутное стремление к уравнительному эгалитаризму. Эта идея на все времена была особенно дорога некоторым народным проповедникам, странствующим священникам или монахам, обличавшим богачей и власть во имя сословного равенства первых людей. Таким проповедником был Джон Болл из Эссекса, отлученный священник, который примкнул к повстанцам, рассчитывая, может быть, стать архиепископом Кентерберийским. Он и его соперники любили повторять эпиграмму:

When Adam dalf and Eve span,

Where was then the gentleman?[79]

Следует ли считать, что этих экзальтированных людей одушевляли также теории ересиарха Уиклифа[80], который, будучи в 1378 г. удален из Совета суверена, куда его ввел Ланкастер, а вскоре изгнан из Оксфорда, где его лекции по богословию привели к волнениям, собирался в своем сельском приходе дописывать политические памфлеты, теоретические трактаты, библейские переводы, в таком обилии выходившие из-под его плодовитого пера? Его «бедные священники», которым он поручал распространять благую весть, агитировали против церковной иерархии, но за мирскую власть, против богачей, но за евангельскую бедность. Действительно ли эти проповеди, плохо понятые, подтолкнули к восстанию — об этом известно слишком мало. Во всяком случае, они отнюдь не призывали к нему. Параллель между Лютером и Уиклифом, между саксонскими и английскими крестьянами, между началом XVI в. и концом XIV в. очень соблазнительна, но обманчива.

Так или иначе, это был более глубокий и опасный водоворот, чем Жакерия, преходящую угрозу которой преодолел в 1358 г. дофин Карл. На юго-западе Англии сформировались крупные отряды повстанцев, плохо экипированных, но воодушевляемых вчера еще неведомыми вождями, как Уот Тайлер, которого некоторые хронисты прозвали Джек Строу и о котором даже неизвестно, был ли он крестьянином, или слугой, или бастардом, или младшим отпрыском рыцарского рода. Под его командованием эти отряды стянулись к Лондону, и король оказался в их власти. Отважный подросток, Ричард не проявил слабости; помощь ему оказал мэр Лондона Уильям Уолуорт, чья дерзость спасла положение. Шумные встречи повстанцев с королем произошли близ столицы, на Майл-Энде и на Смитфилде. Ричард выступил перед восставшими, заявив, что он — один из них. Но Уолуорт убил Уота Тайлера у них на глазах. Придя в смятение, крестьяне отступили. И стали легкой добычей рыцарей, поначалу растерявшихся, а теперь обуреваемых жаждой мести. Расправы длились несколько месяцев и даже летом 1381 г. еще не окончились. Когда королева Анна после свадьбы добилась амнистии, уже ничего не осталось от этого кошмара богачей и мечты бедняков, вновь жестоко возвращенных под власть сеньоров.

Хоть восстание английских крестьян и не имело будущего, как и все жакерии, тем не менее оно служит нам доказательством: хоть остров Ричарда II и не был напрямую поражен вторжением или грабежами рутьеров, он также ощутимо испытал последствия войны — в форме сокращения населения, аграрного кризиса, монетного и налогового кризиса и наконец кризиса социального, не говоря уже о бесконечных политических кризисах.

И тем не менее в силу приобретенной привычки правительство Плантагенетов продолжало делать вид, что влияет на ход дел на континенте. Бывшие советники Черного принца хотели бы, чтобы Ричард возглавил новый набег на Францию как источник славы и богатств; прелаты, поддерживаемые и направляемые купцами Лондона и Кале, требовали отправки экспедиции на помощь гентцам, еще раз восставшим против Людовика Мальского; наконец, герцог Ланкастер с нетерпением ждал возможности отбыть на завоевание своего Кастильского королевства — поскольку Хуан I, сын и наследник Энрике Трастамарского, в конечном счете склонился на сторону авиньонского папы, экспедиция превращалась в крестовый поход с благословения Урбана VI. Ни один из этих проектов не удался.

Фламандский экспедиционный корпус, в который собрали всего четыре или пять тысяч бойцов, отплыл только в апреле 1383 г., через шесть месяцев после разгрома гентцев войсками французского короля[81]; тем самым поход был обречен на неудачу. Возглавлявший его Генрих Деспенсер, епископ Нориджский, тоже назвал его крестовым и направленным в принципе против схизматической Франции. Но удовлетворился он тем, что взял Дюнкерк, а потом, соединившись с гентцами, осадил Ипр, однако тот устоял. В августе приближение Филиппа Бургундского заставило Деспенсера отступить; французы заплатили крестоносцам, и те отплыли обратно. Кончилось все в Лондоне процессом в парламенте, санкциями против странного прелата и большим бюджетным дефицитом. В свою очередь король не предпринял наступления на Францию, сочтя ее слишком сильной. Но поскольку нужно было любой ценой поднять престиж юного семнадцатилетнего суверена, в 1385 г. решили устроить «военную прогулку» на Шотландию — дорогостоящую и абсолютно бесполезную. Нелепая демонстрация сил привела только к ссорам между военачальниками, между королем и его дядей Ланкастером; потом, простояв лагерем несколько недель под Эдинбургом, все войско удалилось. Весной 1386 года после многих проволочек и отмен приказов Джон Гонт наконец собрал, за счет королевской казны, свою личную армию и поднял паруса, взяв курс на Испанию. Но и его внушительная экспедиция дала немногое. Сначала он взял несколько городов и замков в Галисии; потом, весной 1387 г., крупные португальские подкрепления позволили ему устроить короткий набег на Леон. Тем все и кончилось. Как и во многих войнах того времени, завоевательный поход прекратился благодаря договоренности по-семейному. Наследный принц Кастильский, внук бастарда Трастамарского, обручился с дочерью Ланкастера, внучкой Педро Жестокого. Жалкий результат: деньги из английской казны были потрачены зря, а Кастилия, несмотря на этот брак, осталась союзницей Франции и опорой Авиньона.

Как бы то ни было, отплытие Ланкастера в мае 1386 г. на испанские авантюры принесло преимущество кое-кому в островном королевстве, избавив их от неудобной фигуры и дав разным группировкам возможность развернуться и определиться. Король — изящный молодой человек с правильным и задумчивым лицом, позже обрамленным редкой рыжей бородкой; известно, что он был своенравен и капризен, но ярко выраженной политической идеи, кроме потребности заставить всех беспрекословно повиноваться, в его действиях пока усмотреть невозможно. Нежно любя королеву Анну Чешскую, даром что она оставалась бесплодной, он имел также ряд фаворитов, которыми дорожил и которых щедро одаривал: это его сводные братья, граф Кент и граф Хантингдон; его наставники, бывшие приближенные его отца, в обилии представленные в службах его двора, прежде всего рыцарь Саймон де Берли, его «гувернер»; некоторые молодые аристократы, его партнеры в играх, паразитирующие на его казне, в первую очередь Роберт де Вер, граф Оксфорд, сделанный маркграфом Дублинским, а после герцогом Ирландским; наконец, бывший мэр Лондона Николас Брембл и один выскочка, сын богатого купца из Кингстона-на-Халле Майкл де ла Поль, которого он сделал графом Саффолком и канцлером. Несмотря на свою разношерстность, эти люди образовали придворную группу, что предвещало произвол во власти. Как три четверти века назад при Эдуарде II, существование клики провоцировало враждебность баронов, желающих сохранить свое положение естественных советников при государе и завидующих недостойным фаворитам. Оппозиция тоже представляла собой странную коалицию интересов: в нее вошли прелаты, как Уильям Кортни, архиепископ Кентерберийский, упрекавший короля за недостаточно активное преследование приверженцев Уиклифа, отъявленных еретиков; дядя короля Томас Глостер и его кузен Генрих Ланкастер, тогда граф Дерби, первый из которых — человек безалаберный, горячая, но пустая голова, второй — плут и ханжа; несколько знатных баронов — граф Арундел, энергичный адмирал, граф Уорик, доблестный воин, — которые требовали активных действий во Франции, проповедовали милитаризм, всегда популярный, пока не нужно платить по счету. Все они знали, что их критика дурного правления и фаворитов легко найдет отклик в парламенте. Итак, они будут разыгрывать «конституционную» карту против не вовремя ожившего монархического абсолютизма. Таким образом, в то время как во Франции начиналась борьба между принцами крови за контроль над слабым королем, в Англии резкие политические перемены, уже более яростные и сопровождающиеся большим ожесточением, столкнули друг с другом короля и баронство, равно своевольных. Первая стадия борьбы, которая одна только и будет нас пока интересовать, была отмечена победой объединившихся баронов над еще неумелым и не имеющим сильной поддержки королем. Канцлер Майкл де ла Поль — козел отпущения и первая жертва оппозиции — пал сразу же после отъезда Ланкастера. Парламент потребовал его смещения и настоял на том, чтобы против него был начат процесс — грозная процедура «импичмента», которую суверены из династии Тюдоров будут так часто использовать, избавляясь от надоевших фаворитов. Он был обвинен во взяточничестве и в конце концов сумел укрыться в Брабанте. Но этот собравшийся в октябре 1386 г. парламент, который обычно называют «чудесным», — фактически определение mirabilis в тексте хрониста, благоволящего к баронской партии, применяется уже к ассамблее, созванной весной 1388 г., — смог также добиться опалы самых скомпрометированных советников, пригрозить изгнанием Роберту де Веру, навязать королю опеку баронского комитета, которому было поручено подготовить чистку и необходимые реформы; когда Ричард сделал вид, что сопротивляется, Глостер заговорил о его низложении. Суверену пришлось склониться под это ярмо. Но в первые месяцы 1387 г. он выскользнул из-под опеки баронов, оставив их в Лондоне править от его имени, и поехал по западным и центральным областям острова в поисках верных сторонников; члены его суда, созванные им 25 августа в Ноттингеме, дали ему юридические разъяснения, заявив о незаконности баронского комитета и заверив короля — урок, который не пропадет даром, — что закон допускает лишь неограниченное осуществление королевской власти. Осенью вожди баронства, пять лордов-«апеллянтов» (Глостер, Дерби, Арундел, Уорик и Ноттингем), обвинили советников-роялистов в измене и взялись за оружие, чтобы пресечь их махинации. После некой видимости гражданской войны, отмеченной стычкой при Радкот-Бридж, где войска фаворитов сдались, Ричард, вернувшийся в Лондон, был возвращен под контроль баронов. Новый парламент, «беспощадный» для одних, «чудесный» — по словам других, во всяком случае, самый долгий из доселе известных: открывшись в феврале, он разошелся только в начале июня, — завершил баронскую реформу: изгнание всех фаворитов, строгая чистка ведомства двора, казнь самых виновных, как старик Саймон де Берли и главный судья Роберт Трезильян, смещение или перевод на другое место епископов, благоволивших двору, и замена их баронскими ставленниками, абсолютный контроль над Советом и над главными органами управления со стороны Глостера и апеллянтов. Бессильный Ричард смолчал, склонившись перед грозой. Он рассчитывал, что бароны, придя к власти, истощат силы, перессорятся и продемонстрируют свою некомпетентность. С лета 1388 г., несмотря на поддержку новой парламентской ассамблеи, собранной в Кембридже, контроль над страной в их руках был столь непрочен, что они уже не осмелились осуществлять свои воинственные предложения, благодаря которым прежде привлекли общественное мнение на свою сторону. Едва оказавшись у власти, они осознали, что с Францией сейчас нельзя вести иных сражений, кроме дипломатических. Но Глостер меньше всех желал переговоров.