Как ни странно, не сжатое в руке оружие, а именно эта истерика подчиненного успокоила Прохора.

Почти успокоила.

Все было бесполезно.

Макса они убили, это понятно, – ошибка исключена, Ванин дар мог помочь сделать блестящую карьеру следователя или дознавателя по уголовным делам.

Убили – и все замазаны в этом деле по уши. Не только Прохор, как на то подспудно надеялся Ваня. Мертвые глаза, мертвые лица – спасать тут некого. И вытаскивать отсюда некого…

Надо уйти, пока действительно не изрешетили и не пихнули в ванну с кислотой. Уйти и – не держатся же они стаей круглые сутки – взяться за кого-нибудь из мазилок в индивидуальном порядке. Хотя бы вот за этого, за Толика, дергавшего затвор и получившего плюху от Прохора.

Насчет тела нервный мазилка соврал – тело Макса они пока не утилизировали. Значит – где-то припрятали… С помощью дара вывернуть Толика наизнанку – полчаса работы. А остальное пусть уж Мельничук доделывает, с телом убитого Макса и с чистосердечным признанием Толика на руках, – а у меня, извините, товарищ майор, дела. Своя маленькая война…

Возможность того, что Прохор и компания, попав на нары, рано или поздно поведают о сгоревшей Ваниной коллекции ушей, – эту возможность Ваня не рассматривал. Не упустил из виду – из виду он не упускал ничего и никогда. Но сильно подозревал, что его война начнется (а может, и кончится) гораздо раньше, чем развяжутся языки у этой компании. Да и тогда, кроме их слов, ничего против него не будет…

Он все понял и все решил. Осталось самое простое.

Встать и уйти.

Прохор проигрывал схватку.

Не с Ваней – тот уже покойник, только воображающий себя живым, – схватку неизвестно с кем за души мазилок. Если все так и пойдет, если ничего не сделать и ничего не переломить – у него никогда не появится надежной, готовой на все команды, с которой… (Что можно свершить с такой командой, Прохор и сам до конца не представлял, планы крутились в голове грандиозные, но весьма смутные…) Команды не будет, останется лишь стайка шакалов, готовая трусливо разбежаться в любую минуту, стоит отвернуться…

Говоря откровенно, Прохор был глуп – хоть и научился хорошо убивать, и многому другому научился. Потому что из шакалов воинов не сделать, как ни старайся. Из них даже волков не сделаешь – генетика не та.

Но Прохор по крайней мере успокоился. От души врезал Толику – и успокоился. Говорят, в истерике успокаивает полученная затрещина. Выданная тоже помогает, проверено…

Ладно. Сплотить мазилок схваткой и победой не вышло. Хорошо. Адреналинчику можно и по-другому прибавить. Жестокостью, например. Не простой, не мальчики уже, насмотрелись… Небывалой —для них. Непредставимой —даже для них. Эх, Ванька, Ванька… Не захотел подарить рождающейся команде красивой победы. Ну что же… Звукоизоляция здесь хорошая. Надежная. Никто и ничего снаружи не услышит.

Прохор встал. Прохор улыбнулся.

Гнусно улыбнулся…

Эту пародию на наручники можно было открыть за три секунды. Хоть и скованными руками, заведенными за высоченную, расширяющуюся кверху резную спинку стула. Открыть любой согнутой проволочкой – так, надо думать, и рассчитано, – дабы затерявшие ключ в пылу любовной страсти парочки не нарушили невзначай друг другу кровообращение…

К сожалению, он не догадался засунуть в обшлаг рубашки или под браслет часов ничего подходящего на роль отмычки – даже самой завалящей проволочки у Вани не было… Трех секунд, потребных на открывание, тоже не нашлось – Прохор встал, Прохор подходил неторопливо и уверенно, и по лицу его было видно – время разговоров закончилось.

– Я тебя мочить не буду, – довольно равнодушно проинформировал Прохор. – Как бы ты ни просил. Я тебя утилизирую. Но не сразу. Не совсем сразу…

– Ты, как всегда, забыл одну вещь… – спокойно сказал Ваня.

– Какую? – насторожился Прохор. Сегодня он ничего не забыл. Сегодня он ничего не мог забыть.

– Тазики. Подставь своим орлятам четыре тазика… Они же у тебя не то что бледные – уже зеленые… Весь интерьер изгадят.

– Ты-ы-ы-ы… бля-я-я-я… – взвыл Прохор, все его спокойствие как ветром сдуло – удар был не в бровь, а в глаз.

– Ты что такой нервный, Проша? Никого не убил с утра?

Прохор ненавидел, когда его так называли. И Ваня это знал.

Все намерения ужаснуть и потрясти мазилок жестокостью спокойной, бесстрастной, неторопливой – и тем самым более кошмарной – исчезли.

Прохор заорал и ткнул стволом винтовки Ване в лицо – как бильярдным кием. Не попал – лица там уже не было, – безвинно пострадал, расколовшись, резной деревянный не то зайчик, не то ежик… С мутно-голубых глаз словно слетела пелена – пылающий взгляд Прохора жег, как кислота.

Еще одного звука за треском дерева и диким воплем Прохора никто не услышал либо не обратил внимания.

То был звук рвущегося металла…

– Я удивляюсь тебе, сестра. Это Испытание, причем самое начало его. Испытуемый должен пройти все либо погибнуть. Другого Пути у него нет…

Широкая тропа. Белый конь и конь вороной идут бок о бок. Адель сама удивляется себе. Много Испытаний видела она и сама была испытуемой… По-всякому заканчивались те Испытания. И ничья смерть не может потрясти Адель-Лучницу, Адель, посланную побеждать. Не может, но… Ей сейчас хочется почему-то развернуть белого коня и галопом поскакать назад. К охотничьему домику. К “Хан-тер-хаузу”…

Она с трудом, с огромным трудом сдерживает это желание и спрашивает о чем-то Даниэля – сама не понимая, о чем.

– Нет, я не знаю, где сейчас Царь Мертвых, он закрыт, он давно не…

Она не слышит дальше. Царь Мертвых? При чем здесь Царь Мертвых? Она ведь… Мысли путаются. Впервые у Адель путаются мысли – ясной и стройной остается только одна: развернуть коня и скакать в “Хантер-хауз”…

Даниэль смотрит на нее. Во взгляде его синих глаз смешалось все – но больше всего в них понимания…

Белый конь и конь вороной мерной рысью удаляются от охотничьего домика… Испытание каждый проходит в одиночку – это закон. Пусть испытуемый погибнет – но вмешиваться не должен никто.

Они не знают, что с другой стороны к “Хантеру” приближается некто, кому законы не писаны. Некто, готовый вмешаться. Некто, почуявший своих врагов, разбудивших его. Разбудивших, чтобы убить. И почуявший затеянное ими Испытание…

У него хорошее чутье.

Его имя – Царь Мертвых.

– Куда? Пропуск покажи! У нас по пропускам тут стро…

Охранник на главном входе спорткомплекса хамил безбоязненно – облик вошедшего никак не позволял отнести его к богатеньким завсегдатаям “Луча”.

Посетитель шел, как будто охранника тут не было. Страж турникета встал. Отодвинул недопитый стакан с чаем. Одернул кургузый камуфляж. Сделал суровое лицо. Выдвинулся из-за стола и протянул уже руку – ухватить незваного гостя за плечо…