* * *

«Описание ваше можно смело вставлять в любой современный роман! Там, на вершине вашей ледяной скалы, не сидела случайно безумица, выкрикивая проклятия? Или осатаневший друид наслал беду на ваш корабль, прежде чем кинуться в бурное море? Боюсь, история чересчур цветистая для скромного географа, и если вы все-таки найдете возможность опубликовать свои записки, прошу — не упоминайте моего имени! Многие юные натуры, как я не раз замечал, нелегко переносят подобные путешествия. Неокрепший разум сводит все впечатления к серии ярких, разрозненных картинок, похожих на те, что висят в витрине лавки печатника. Как человек, который не любит выезжать из дома дальше столицы и долгие годы считает своим миром родной университет, постараюсь дать объективную оценку описанным вами событиям.

Мой добрый друг! Если ваша ледяная скала достигала сотни футов в высоту, то подводная ее часть должна была составлять не менее семисот футов. Возможно, вы сочтете эту цифру огромной, однако глубина моря на этой долготе может быть и много больше. Таким образом, получается, что ваш айсберг сел на мель, и вы обнаружили риф, которому при желании могли бы дать свое имя. Предположив на миг, что риф действительно покрыт гигантской ледяной шапкой, мы приходим к следующей теории. Ваш корабль прибило к рифу ветром и течением, а затем развернуло перед самым «носом» ледяной башни и протащило вокруг ее северного края, как щепку в водосточном желобе. Постоянные обрушения льда объясняются тем, что айсберг слишком далеко забрался на север и изрядно подтаял.

Однако же перейдем к главному. Если айсберг столь высок и обширен, что влияет даже на погоду, значит, он простирается настолько далеко к югу, что его, скорее, следует назвать плавучим континентом (островом?), а не обломком льда! Вам, вероятно, неизвестно, что ледяная гора, как правило, содержит в себе некоторое количество земли, на которое нарастает снег, из коего формируется лед, после чего все это соскальзывает в море и пускается в путь, неся описанные вами разрушения. Выходит, айсберг должен был сформироваться на континенте, который лежит на самом Южном полюсе! Я провел большую часть своей сознательной жизни, доказывая, что существование такого континента географически невозможно, и вам никоим образом не удастся убедить меня, что описание ваше — нечто иное, чем рассказ человека, до предела вымотанного длиннейшим вояжем. Я бы привел вам примеры из моих «Принципов орбитальной устойчивости и взаимодействия» — но вы не разбираетесь в географии настолько, чтобы следовать моей мысли. Поэтому приведу доказательство, более понятное непрофессионалу. Простым подсчетом я вычислил, что скала, содержащая такое количество льда, должна была сформироваться за несколько тысяч лет до сотворения мира, а именно весной четыре тысячи четвертого года до Рождества Христова!

Желаю доброго здоровья вашей матушке и ее почтенному супругу».

Самое интересное, что мы, на корабле, верили в произошедшее не больше, чем мой приятель. Даже сейчас, переписывая его послание, я все больше отдаляюсь от тех событий. А тогда первой моей разумной мыслью стало желание отыскать Чарльза и убедиться, что он не пострадал. Я увидел его на шканцах: он стоял, держась за поручень и глядя на компас. Только тогда я осознал, где нахожусь. Каким-то образом я выбрался из коридора и дополз до грота-штага, на котором и повис, ухватившись обеими руками за громадный юферс, и провисел там, как лист в паутине, пока не кончилось это безумие. У моих ног, выскользнув из моих же объятий, лежала в глубоком обмороке Селия Брокльбанк! Почему-то мы очутились тут вместе — я смутно припомнил, как она подскочила ко мне, и я стиснул ее: просто потому, что люди часто тянутся друг к другу в беде. Я поднял ее на руки и понес в коридор. Она вздохнула и повернула голову. Я постучал в ее каюту. Отозвался дрожаший голос:

— Кто там? Кто это?

— Это Тальбот. Со мной ваша жена, она в обмороке.

— Прошу вас, отнесите ее куда-нибудь еще, мистер Тальбот! Я не готов… Я не могу…

Свободной рукой я толкнул дверь. Старик сидел на койке, прикрывшись одеялом. Он был раздет, в каюте стоял ужасный запах. Я осторожно опустил свою ношу ему на колени, пристроив голову Селии между плечом и толстой рукой, после чего вышел и закрыл за собой дверь.

— Миссис Преттимен! Это я, Эдмунд!

— Входите.

Она сидела у койки, держа мужа за руку. Наверное, они так и не пошевелились с тех пор, как я покинул их в прошлый раз. Оба были бледны. Их руки лежали поверх простыни, как накрепко сплетенные нити.

Мистер Преттимен поднял на меня глаза.

— Ну что, поживем еще?

— Похоже на то.

Миссис Преттимен передернулась всем телом.

— Вы замерзли, Летти!

— Нет.

Она посмотрела вниз, на сцепленные руки, и бережно высвободила свою из руки мужа. По-моему, он даже ничего не заметил, так как смотрел на нее.

— Не плачьте, слабость вам не к лицу.

— Право, сэр! Миссис Преттимен просто…

— Молчите!

— Мне нужно несколько минут, — сдерживаясь из последних сил, проговорила миссис Преттимен, — чтобы привести себя в порядок.

— Я оставлю вас, мадам.

— Не надо.

Я распахнул перед ней дверь. Миссис Преттимен вышла.

— Расскажите, что произошло, Эдмунд.

Я постарался вкратце описать ему наше приключение — пришлось опустить странный эпизод с Селией Брокльбанк, так как я плохо помнил, как и почему мы оказались вместе. Уверен, она помнила еще меньше, чем я, и, таким образом, не было смысла забивать этим происшествием голову мистера Преттимена. Я просто упомянул, что, когда опасность осталась позади, я взял на руки потерявшую сознание женщину и отнес ее к мужу.

— Миссис Преттимен не упала бы в обморок, — заметил на это мистер Преттимен. — Она может заплакать, но сознания не лишится.

— Полагаю, сэр…

— Не стоит. Я не желаю, чтобы вы вмешивались в ее образование.

— Образование?!

— Неужели выдумаете, что если мы когда-нибудь станем основателями идеальной обители, миссис Преттимен сможет позволить себе слабости, свойственные ее полу? Я избавился от тех, что, главным образом, присущи мужчинам, а она должна сделать то же самое с женскими!

— Позвольте заметить, мистер Преттимен, что я не встречал ни одной женщины… Нет. Да. Я не встречал ни одной зрелой женщины, которая бы так поразила меня отсутствием тех самых слабостей, которые вы требуете вырвать с корнем!

— Что вы в этом понимаете!

— Я высоко чту миссис Преттимен, сэр, и не вижу причин этого скрывать! Я… я глубоко ее уважаю!

— К чему слова? Я по призванию педагог, и не вам оспаривать мои рассуждения. Я столько времени формировал свой характер, что кое-что понимаю в воспитании, даже если дело касается других!

— Тогда умоляю вас, объясните, сэр, что такого вы сделали со своим характером?