и смотрит на Людмилу застывшим взглядом. На груди ни следа, словно не коснулась только что зеленая молния. И маленькая слезинка в глазу поблескивает в танцующих огоньках свечей.

— Великий Мученик, я счастлив лицезреть тебя. Я всю жизнь старался…

— Я знаю, что ты старался сделать, — прерывает Иордания шелестящий голос.

Неторопливый, привыкший к разъяснению и проповедям голос. То есть не только Людмила слышит их?

Она с трудом отрывает глаза от лежащего Фердинанда и видит в кабинете еще троих людей.

Лишь один из них знаком Людмиле по прошлому воплощению — Левиафан. Хотя, нет. Еще один очень узнаваем — его изображение висит на каждом треугольнике. Человек с небесно-голубой кожей, черными волосами и добрыми, понимающими глазами.

Великий Мученик…

Третий человек был зелен, как океанские водоросли, а методично открывающиеся жабры под подбородком указывали на родство с тритонами. Это Кракен?

— Кто вы? — срывается с губ Людмилы.

— Дура, это же Великий Мученик с братьями, пади пред ними ниц, грязная ведьма! — восклицает Властительный Иорданий, который уже застыл в коленепрекпонной позе.

Его грязные пятки торчат из-под стола, а тощий зад натягивает сутану и грозит прорвать дорогую ткань.

— Не нужно, — отвечает человек с голубой кожей, хотя Людмила и не собиралась этого делать. — Не нужно, Святая ведьма. Падают ниц перед высшими существами, а ты равна нам.

— Великий Мученик, но как же так? Ведь это я всю жизнь следовал твоим заветам. Ведь это я всю жизнь посвятил служению тебе! Ты не можешь возвеличить грязную подстилку, но миновать своей милостью верного раба! — доносится от скрючившегося Иордания.

— Молчи! — чуть повышает голос Великий Мученик, и Властительный Иорданий утыкается лицом в ковер.

Людмила опускается на колени возле Фердинанда. Не ради того, чтобы выказать верноподданнические чувства, а чтобы убрать локон с бледного лица мужчины. Его кожа еще не успела остыть и, кажется, что он сейчас поднимется и поцелует ее. Поцелует Людмилу и все будет хорошо…

— Почему? — спрашивает Людмила.

— Что почему? — хмыкает Левиафан.

— Почему вы считаете меня равной себе?

Трое братьев переглядываются между собой. Схожесть между ними отдаленная, но отслеживается в осанке, горбатых носах и изломе губ.

— Тебя возвысили две жертвы: жертва колдуна и жертва инквизитора. Они отдали свои жизни взамен твоей, как сделал когда-то я в обмен на род человеческий. Но видимо, я сделал это напрасно, если остались жить такие, как Иорданий.

Старик поднимает голову, старается что-то произнести, но губы не размыкаются. Нечленораздельное мычание вырывается от Властительного Иордания. Хотя, по глазам видно то, что он хочет сказать. Что он не виноват и всю жизнь посвятил служению Великому Мученику. И сыновей он убил только ради служения…

— Ты видишь знак на щите Мантиры? Это был мой щит и он обозначает наше единение, — говорит Великий Мученик и присаживается на корточки рядом с Людмилой. — Вот этот треугольник показывает нашу троицу. Я отвечаю за любовь, Кракен за надежду, а Левиафан за веру. Продольная полоса олицетворяет отца-небо и мать-землю. И раньше благословение звучало так: «Во имя святого отца, святой матери и святых сыновей».

— Дед Миша упоминал только про одного сына, — слабо говорит Людмила.

— А мы скромнее, чем наш брат, и у нас свои народы, — отвечает с улыбкой Кракен.

— Ну, а мои гномы почти и не показываются на поверхность, — пожимает плечами Левиафан. — Их словно и нет вовсе, только иногда приходят мою чешую ремонтировать.

— А как же так получилось, что инквизиция взяла верх?

— А так всегда получается, когда умерщвляют бога, — говорит Великий Мученик. — Люди остались жить, их грехи списались, но они повесили труп на острие треугольника, которое означает любовь. У народа осталась только вера и надежда. Во имя веры они убивали, — Великий Мученик кивает на Иордания, а тот утыкается в ковер. — А во имя надежды жил остальной мир. И в этом мире катастрофически не хватало любви…

Людмила проводит ладонью по щеке Фердинанда, он все также красив, хотя глаза начали подергиваться мутнеющей поволокой. Она закрывает его глаза, словно обрезает нить, которая связывает мужчину, единственного любимого мужчину, с собой. Словно прощается с Фердинандом.

— И… и что мне делать дальше? — спрашивает Людмила.

— Да делай что хочешь — ты сейчас неподвластна никому, — отмахивается золотокожий Левиафан. — Ты сейчас такая же, как и мы. Обрати взор внутрь себя, и ты все увидишь.

— Что я увижу?

— Ты увидишь то, что можешь сделать, — отвечает Кракен.

Людмила окидывает троих взглядом, они внимательно смотрят в ответ. Три мужчины, три человека, которые могут перевернуть весь мир. А она теперь такая же, как и они?

Людмила делает так, как говорят мужчины. Она заглядывает в себя и видит черноту космоса. Но он не совсем черен — на полотне проскальзывают серебряные точки звезд и горят красным обитаемые миры. Миллионы миров, где ходят, спят и улыбаются люди. Некоторые похожи на мир Людмилы, особенно один, где вместо треугольника там люди поклоняются кресту. Некоторые совсем не похожи и там правят женщины, а мужчины находятся в бесправном положении. И везде есть добро и есть зло, и везде люди стараются стать лучше.

Но ни в одном из миров нет Фердинанда. И зачем нужны эти миры без него?

Людмила с усилием отрывается от созерцания миров, где она одновременно является всем и ничем, где она бесплотный дух, но может двигать горы и высушивать моря, где наделена способностью дарить любовь, но также и вселять в сердца ненависть к ближнему. И она заметила маленькую, очень маленькую возможность…

— Что это? Откуда эти миры? И что там за люди?

— Это та маленькая толика Вселенной, которая подвластна нам троим, — отвечает Великий Мученик. — И люди повсюду такие же, как и здесь. Ты видишь, что не везде мы успеваем справиться, поэтому присоединяйся к нам и стань четвертым углом. Треугольник станет квадратом, или крестом, или ромбом — как тебе будет угодно.

— Если ты отвечаешь за любовь, — Людмила показывает на Великого Мученика, потом переводит взгляд на Левиафана, — ты за веру, — и в конце взгляд переходит на Кракена, — а ты за надежду, то за что буду отвечать я?

— Твое имя отвечает на этот вопрос, — улыбается Змей. — Людское Милосердие — вот за что ты будешь отвечать. Без него хромает Вера, без него страдает Любовь и слабеет Надежда.

Людмила — Людское Милосердие? А я всегда думала, что всего лишь милая людям.

Девушка грустно улыбается своим мыслям и не видит, как подбирается Властительный Иорданий. Он заметил, что про него все забыли и тихонько вытаскивает святой треугольник из складок сутаны. Треугольник нацелен