Прошли на веранду.

— Скажите, А. И., как вы здесь себя чувствуете?

— Прекрасно»[224].

Неисправимый Куприн! Даже свою хромоту из-за ишиаса выдал за «спортивную травму». Он разбил сад, приобрел лошадь, о которой мечтал и юнкером, и поручиком в полку. Еще он с детства мечтал о сенбернаре, но вряд ли домовладелица мечтала о том же. В результате в жизни писателя появилась собака, которая первой стала частью его образа. Впоследствии таких животных будет много, и мы расскажем о них в свое время, а пока посмеемся вместе с очередным корреспондентом, явившимся к писателю:

«Толкаю калитку... небольшой, коротко остриженный пудель с громким лаем бросается на нас. Я машинально замахиваюсь палкой.

— Негодяй!! — прокричал чей-то голос. В недоумении поднимаю глаза.

— Негодяй... не смей лаять, — почти спокойно произнес тот же голос.

Мы невольно рассмеялись»[225].

Ксения Куприна, которая пока еще сидит в коляске, потом рассказывала, что Негодяй стал семейной легендой. Якобы он приводил подвыпившего Куприна домой. Благодаря ему близкие понимали, где находится Александр Иванович: если Негодяя вечером и ночью нет дома, значит, они вместе ушли на рыбалку или охоту.

Пес был беспокоен настолько, что его несколько раз отдавали другим людям, но он неизменно прибегал обратно, грязный и довольный. Нельзя сказать, что его кличка была такой уж оригинальной — можно вспомнить чеховского мангуста по кличке Сволочь. Однако Негодяй навсегда остался в истории русской литературы: Куприн описал его в очерке «О пуделе», который напечатал в житомирской газете «Волынь» 22 апреля 1909 года. Возможно, это был подарок дочери: накануне ей исполнился год.

Перед отъездом из Петербурга Куприн заявил корреспондентам, что хочет начать новую жизнь на новом месте, что не желает больше быть писателем, мол, это стало профессией, магия ушла и т. д. А если и будет писать, то по нескольку рассказов в год, и то для детей: «В этом направлении я бы, пожалуй, приблизился к характеру рассказов Киплинга»[226]. В то время он болел Киплингом и проштудировал его настолько хорошо, что в конце ушедшего 1908 года напечатал в «Современном мире» (№ 12) критическую статью «Редиард Киплинг».

Думается, без влияния «собачника» Киплинга вряд ли Куприн написал бы столько рассказов о собаках. «О пуделе» — лишь один из них. Это умилительная миниатюра о маленьком песике, которому исполнился год и в нем проснулось сознание. Он обожает бегать за экипажами, пытаясь укусить лошадь за ноздрю, и недоуменно спрашивает хозяина: «...отчего колесо вертится? Зачем я существую на этом свете?» Позже Куприн расскажет, что в Житомире приманил еще и некоего кобеля по имени Мистер Томсон, и в том, как он приглашал его сбежать от законных хозяев, тоже не обошлось без Киплинга: «Мистер Томсон, не угодно ли вам прогуляться?.. По пути мы можем встретить маленькую беленькую домашнюю кошечку. Попробуем ее укусить» («Чужой петух», 1912).

С этой свитой Александр Иванович являлся даже в местный театр:

«На театральных представлениях в ложе Мистер Томсон дремал у меня на коленях, но Негодяй почему-то считал нужным вмешиваться в актерскую игру, и, главное, в самые неподходящие, в самые трогательные моменты. Он не мог терпеть, ежели кто-нибудь кого-нибудь обижал. Он считал своим долгом вступиться за слабого. Но тогда приходил господин околоточный надзиратель и говорил:

— Господин полицмейстер просит уйти Негодяя, а вместе с ним и его хозяина» («Чужой петух»).

Господин полицмейстер вообще присматривался к Александру Ивановичу. Россия читала и переваривала «Яму», вышедшую 25 марта 1909 года в сборнике «Земля» (книга 3). Не зря Куприн «охотился» по всему городу за газетами: рецензии шли потоком. И странно ли, что после их чтения он запивал: положительных среди них почти не было. Повесть принесет Александру Ивановичу столько огорчений, что он лишится сна и закончит 1909 год в лечебнице для нервнобольных.

Скандал получился вполне, но не такой, как после «Поединка». Сравнивая «Яму» с «Поединком», критики хватались за голову: как низко пал революционный разоблачитель армейских беспорядков, до какой пошлости! Был в хоре возмущенных голосов и другой оттенок — ирония. Ну как не ухмыльнуться, когда «обличает» нравы человек, известный собственной безнравственностью, завсегдатай тех же публичных домов, кабаков, бросивший жену и дочь и живущий с гувернанткой дочери...

Так, в иллюстрированном приложении к «Новому времени» появилась характерная карикатура: Куприн старается выползти из глубокой ямы с вывеской «Ресторан», его тянут вниз крепкие руки. Подпись: «А. И. Куприн тщетно пока старается выбраться из своей “Ямы”, чтобы написать 2-ую часть» (художник Пьер-О). Киевский критик Войтоловский, который некогда одним из первых воспел «Поединок», на сей раз констатировал, что «Яма» не вносит ничего нового в литературу о проституции и значительно уступает «Заведению Телье» Мопассана или рассказу Горького «Васька Красный». Газета «Речь» устами Корнея Чуковского уличала автора: «Если бы Куприну... и вправду был отвратителен этот “древний уклад”, — он сумел бы и на читателя навеять свое отвращение. Но... он так все это смакует, так упивается мелочами... что и вы заражаетесь его аппетитом»[227]. Ерничало «Новое время», издеваясь над эпиграфом повести: «Знаю, что многие найдут эту повесть безнравственной и неприличной, тем не менее от всего сердца посвящаю ее матерям и юношеству» (выделено Куприным. — В. М.). Приложение к газете поместило карикатуру: над выгребной ямой столкнулись Куприн и свинья:

«— А преаппетитные помои!

Куприн. Проваливай, проваливай! Это для матерей, дочерей, для юношества!»[228]

Критик «Нового времени» не без оснований задавался вопросом: каким образом может перевоспитать проститутку Любу студент Лихонин, о котором сказано, что он «по убеждениям анархист-теоретик, а по призванию — страстный игрок на бильярде, на бегах и в карты, игрок с очень широким, фатальным размахом»?[229] Поэт-символист Борис Садовский (Садовской) саркастически интерпретировал эпиграф к повести: «Матери и юношество! Читайте “Яму” смело, не опасаясь нареканий в безнравственности и неприличии. Это гениальное творение написано мною для вашей пользы». Утверждал, что Куприн прекрасно просчитывает своего читателя, охочего до «пикантного чтения»: вставляет нецензурные слова, казарменный юмор... И резюмировал: