Ну, побегал я за ними. Да надо ж, чтоб еще и не заметили, а они зоркие — все вокруг примечают. Туда-сюда — везде нос сунут. И еще заметил я — не пахнут ничем. Ну, не к столу сказано будет, от простого смерда, а они явно не из благородных, все чем-то несет — то водкой, то квасом, то луком, то потом, или уж на крайний случай вениками березовыми после бани. А от них — ну, ничего. Только, как приблизишься, холодком по телу тянет. Я как лица-то их увидал, сразу отцовы рассказы про немца, который ему по ночам является, вспомнил. Я сам-то его, Бог миловал, не видел. Но полагаю, что лицо у него такое же. Недобрые люди, грешники — одно слово.

Взгляда их перехватить мне не удалось, смотрят как-то все больше в землю, к небу головы не поднимают, уж как вокруг все разумеют — не знаю, но, думаю, коли и есть у них душа, то все черно на ней. Но проследить не получилось. Видать, почувствовали: так шаги ускорили, прям по воздуху полетели, да и растворились в темноте…

Вот какая тревога у нас, князь. Жили-поживали спокойно сколько лет, а тут уж годов пять снова покой потеряли. Отца не знаю как уберечь. Вроде, и не угрожает никто, а. опасность нутром чую, идут по следу, душу выматывают, здоровье отнимают, всю силушку жизненную изведут — а потом и приговорят. Чую это, князь. Как быть, не знаю.

— А не похожи ли те двое, которых ты в кабаке видал, на пленных ляхов, или еще иноземцев каких? — спросил озадаченно Никита.

— Так я что говорю? — взволнованно отвечал Ибрагим. — Хоть и одеты потрепанно, да не нашенское на них все. Да и по всему видать — иноземцы. Немцы явные, на персов или китайцев не похожи.

— Напасть, говоришь, не попытались ни разу? — поинтересовался Алексей Петрович.

— Нет, — ответил Юсуф, — а зачем им? У них, видно, цель другая, колдовская, темная. Ты лучше моего схизматиков знаешь. Им извести человека надобно, чтоб сам концы отдал, чтоб прятался, боялся, сна лишился. А коли устоит жертва — тогда, знамо дело, других мастеров позовут… Тсс! — Юсуф насторожился. — Показалось мне, или в самом деле ходит кто под окном? Ибрагим, посмотри.

Молодой князь Юсупов поднялся из-за стола и подошел к большому окну, отставил в сторону обитую красной парчой втулку, закрывавшую окно изнутри, глянул наружу сквозь мутные слюдяные разводы.

— Да вроде, нет никого, батя, — успокоил он отца. — Ворона что ли пролетела…

Ибрагим поставил втулку на место и вернулся за стол.

— Я вот что думаю, Юсуф, — произнес задумчиво Алексей Петрович. — У меня перед отъездом в Москву на Белоозере такой же странный случай был. Княгиня в лесу на каких-то оборванцев наткнулась. Они так же быстро исчезли, как в воздухе растворились. Одного только моему человеку схватить удалось. По описанию похож на тех, про кого Ибрагим только что рассказывал. Так его на глазах всей моей дворни чудным способом убили, никто и не видал, откуда кинжал кинули. А Геласий, иеромонах Кирилловой обители, брат мой, кстати просил кланяться тебе и сыновьям твоим и передать, что неустанно молится за вас…

Юсуф в знак благодарности кивнул головой.

— Так вот, говорил мне Геласий, что встречали местные в округе немало таких людишек сомнительных. Я своих дворовых послал поразузнать. Только решили мы, что беглые какие бродяги по лесам рыщут. Может, из Литвы или империи Римской опять перебежчики от ига тамошнего к нам пришли и место осесть ищут, может беглые полоняне кого из бояр.

— Вот и мы так думали сперва, — ответил ему Юсуф. — Покуда Ибрагимка сам не увидал, что к чему. Скажи мне, князь, кому нужда есть труп двадцатилетней давности из земли вытаскивать? Нет, неспроста тут все. Опасность и вокруг твоего дома бродит. Так что на Белое Озеро скорей воротайся. Мало ли что… Как там камни-то треклятые, лежат в ризнице?

— Да лежат пока, — пожал плечами Никита, — никак в разум не возьму, кому они сдались?

— А ты сам-то клад тот видал? — спросил его Юсуф.

— Нет, — ответил князь Ухтомский, — случая не было. Да и чего любопытствовать зря на чужое…

— Я тебе скажу, Никита, — понизив голос, сказал, перегнувшись к нему через стол Юсуф. — Такой красотищи не то, что на Руси нашей матушке, в Персии и в Византии не видали. Ничего удивительного нет, что столько народу разум от нее потеряло. Я вот никому прежде не говорил, и тебе Ибрагимка, тоже, — обратился он к сыну, — а вот теперь скажу и покажу даже. Оставил я из того ларца себе на память да сынам на наследство один перстенек. Он, веришь ли мне, князь, один на все твое имущество потянет. Я Ибрагимке его, помирая, отдам, так век беды знать не будет. Вот покажу сейчас, сами все уразумеете.

Юсуф встал из-за стола и подошел к небольшому сундучку, обитому начищенными медными пластинами.

— Ибрагимка, посвети, — позвал он сына. Молодой князь подошел со свечой к отцу. Юсуф погремел ключами, нашел наконец нужный, открыл сундук. В комнате царила мертвая тишина. Гости перестали есть, слуги не приносили новых блюд. Только случайно залетевший мотылек трепыхал крылышками у свечи, вот-вот опалится.

— Летел бы ты, милый, подальше, — отогнал его Никита. — Что лезть на рожон?

Наконец, покопавшись в сундуке, Юсуф достал небольшую золоченую шкатулку, украшенную фигурками диковинных зверьков. Снова порылся в сундуке — из укромного места извлек небольшой ключик, осторожно открыл шкатулку.

— Вот, схоронил я тут, — показал он сперва Ибрагиму, — подарки, коими меня за службу государь мой Василий в молодые годы жаловал, чтоб ты знал. Вот солоница и перечница серебряные, вот орех индийский золоченый, чтоб доброе вино из него пить, вот рог, оправленный в серебро, а вот сосуды для питья в виде челнока и коня боевого, друга моего походного, с росписью, что ратные труды наши отображает. Все здесь берегу. И ты береги, Ибрагимка, коли что приключится со мной. Помни, что честь рода нашего и в наградах государевых тоже воплощение имела. Ну, а вот о чем говорил только что тебе, князь, — обернулся он к Никите, доставая с самого дна шкатулки небольшую бархатную коробочку.

— Вот он, красавец мой, — Юсуф открыл шкатулку. — Черный сапфир цвета чистейшего и прозрачности небывалой. Это я, наследник Эдигы, слуги Тамерланова, знавшего в камнях толк, тебе говорю. И усыпан весь розовыми и белыми алмазами. Да за такой камень сам великий Батый полцарства бы не пожалел. Потому что цена ему не полцарства, а царство целое…

Полржив перстень на ладонь, Юсуф любовался сапфиром, таинственно мерцающим в блеклом свете фонаря.

— А золото какое тут…

Ни Ибрагим, стоявший рядом с отцом, ни гости татарского мурзы, зачарованные красотой камня, не смели произнести ни слова. Вдруг небольшая вспышка отвлекла их внимание — мотылек все-таки попал крыльями в огонь и, вспыхнув, сгорел в одно мгновение.

— Вот, бедолага… — но не успел князь Ухтомский, нарушив молчание, закончить фразу, как втулка, закрывавшее красное окно, зашаталась и с глухим стуком упала на пол. Свечи стали гореть ярче и светлее, словно неведомая сила добавила огня в их пламя, оно стало краснеть на глазах. Послышался отдаленный шорох то ли шагов, то ли едва различимых голосов. Камень в руке остолбеневшего Юсуфа вдруг вспыхнул изнутри темно-багровым, кровавым светом. И тут же железный крест в окне, на котором крепилась слюда, вместе со всеми жердочками и шнурочками, которые ее поддерживали, с силой вылетел прочь и грохнулся на пол. Из открытого окна потянуло солоноватым морским бризом.