Майя разговаривала с оператором из съёмочной группы. Он рассказывал ей, что, снимая вскрытие заживо впервые, он выблевал на пол весь завтрак. «Перед первым разом лучше не кушать», – мягко попрекнул его лаборант.

«Нужно научиться переключать сознание, – говорил оператор. – Сначала ты воспринимаешь его как живого человека, слушаешь его рассуждения о скором поражении Квантунской армии, о вводе советских войск, а на следующий день ты должен видеть в нём только лабораторный материал. То, что лежит на операционном столе, не имеет никакого отношения к тому, кто сидел в камере».

Майя ездила и на полигон Аньда, где проводились полевые испытания бактериологических бомб. Самым страшным ей показались испытания бомб, начинённых чумными блохами. Чтобы добраться до человека, находящегося в тридцати метрах, блохе нужно от пары минут до нескольких часов. Когда привязанные к столбам подопытные гарантированно заражались, их возвращали в Пинфань, следили за развитием болезни, выявляли процент незаражённых. Некоторых вскрывали заживо, чтобы посмотреть на течение болезни внутри организма.

Там же, на полигоне, её впервые посадили за руль джипа.

«Можно мне?» – робко спросила Майя.

«Давай», – сказал Мики, подвигаясь на пассажирское место.

Газ, сцепление, тормоз, ничего особенного. Она впервые выучила эти слова.

Вождение далось ей довольно легко. Никаких правил, огромный полигон, только на другом конце поля – столбы для подопытных.

Мики оказался неплохим учителем. «Газ!» – командовал он, и Майя послушно подавала вперёд правую ногу. «Тормози!» – кричал он, хватаясь за рукоятку на приборной панели. «Сожжёшь коробку!» – этого возгласа Майя боялась больше всего. Они ездили каждый день. Дважды – по полигону, в остальные дни – около базы.

Но куда бы Майя не ехала, ей всё время казалось, что страшные столбы приближаются.

Майе становится страшно, очень страшно. Она в центре циклона. Здесь безветренно и безопасно, но как только циклон сдвинется с места, её поднимет в воздух и со страшной силой ударит о землю.

Стук в дверь словно удар в набат. Майя вскакивает с кровати, оправляет одежду и как можно более спокойно говорит: «Войдите!»

Она уже давно носит выданную ей мужскую военную форму без знаков различия. Как ни странно, форма удобная, нигде не болтается, не давит, не трёт.

В дверях – сам Исии Сиро, несгибаемый генерал, хитрая обезьяна.

«Добрый день, Амайя-сан».

«Добрый день, генерал-лейтенант».

«Можно присесть?»

Исии всегда соблюдает все формальности. Это в его духе – сначала обеззаразить место укола, а затем ввести синильную кислоту. Он всегда вежлив и предупредителен даже с тем, кого собирается отправить на смерть. Он садится на стул.

«Амайя-сан, спешу вам сообщить, что сегодня у нас удачный день. Подопытный, вчера помещённый в анабиоз, сегодня проснулся без видимых проблем. Никакой крови изо рта, никакого дефибриллятора».

Он так говорит об этом, будто привык к успеху, будто он каждый день делает по изобретению века, и анабиозис – это всего лишь игрушка, которая завтра отправится на свалку.

«Я рада слышать это, Исии-сан».

«Но есть сложности. Должно быть, вы представляете себе современную политическую и военную ситуацию».

Майя садится на кровать.

«Да, более или менее представляю».

«Будем честны сами с собой. До поражения Японии – считаные недели. Нам не хватает вооружения, людей и ресурсов. Неприятно то, что в прошлом году я предлагал развернуть против Соединённых Штатов боевые действия с использованием элементов бактериологической войны. Но этот трус Тодзио отказался, предположив, что такой шаг вызовет серьёзную реакцию со стороны США и мировой общественности».

Он встаёт. Глаза его горят, Исии распаляется.

«Но какая может быть общественность! Мы ведём войну – конечно, американцы недовольны! Мы могли победить!..»

Он поворачивается к Майе.

«Я предлагал проект ещё и Тоисо, но и он оказался трусом. Они верили этому бесхребетному Китано, который говорил, что мы ещё не готовы».

Китано возглавлял отряд 731 в течение трёх лет, пока Исии был в опале из-за своих финансовых спекуляций и недостойных японского офицера похождений по китайским борделям.

«Но это неважно. Важно то, что Японию уже не спасти. Мы готовы к полной эвакуации отряда в любой момент. И вы, Амайя-сан, вправе выбрать свою судьбу, когда час “ч” настанет».

Он замолкает. Майе кажется, что в руке у Исии – микрофон. Он ходит по комнате, будто по сцене. Его аудитория – не Майя, а весь отряд 731.

«Я могу просто вас отпустить. Более того, я могу обеспечить вас документами для легальной эмиграции практически в любую страну мира».

Майя знает, что сам Исии продаст разработки отряда американцам и некоторое время проживёт в США.

«Вы можете спросить меня, почему я вам доверяю? Я вам не доверяю. Но точно так же я не доверяю ни одному из солдат своего отряда. Или нужно уничтожать всех, или не обращать на них внимания. Я склоняюсь ко второму варианту. Вы мне не опасны, Амайя-сан. Но есть и ещё одна тонкость».

Пауза – картинная.

«Мы можем не успеть эвакуировать отряд. Я практически уверен в том, что наша секретность ещё со времён Китано ничего не стоит. Что при необходимости на нас обрушатся американские бомбы. Поэтому у нас есть бункер, в котором вы, Амайя-сан, построили анабиозис».

Они выучили это европейское слово. Странно слышать его в японской речи.

«Именно вы, Амайя-сан, а не я и не Иосимура. Поэтому я предлагаю вам сделку. Мы можем построить второй анабиозис. Более того, у нас есть все необходимые для этого компоненты».

«Для меня?»

«Для вас».

«Зачем я нужна вам? А Иосимура?»

«Иосимура – прекрасный врач и учёный, который в крайнем случае вывернется сам. Он не глупее меня. А вот вы, Амайя-сан, мне нужны. Потому что вы не из СССР. И не из США. Технологии, которыми вы владеете, подсказывают мне, что ваше время ещё не наступило…»

Она думала, что Иосимура догадается, а Исии – нет. Получилось наоборот. Невозможно поверить в проницательность, которая кроется в этом человеке. Исии выглядит прямолинейным воякой. Прозвище «обезьяна» он получил неспроста.

«И вы способны в это поверить?»

«Мы исследовали ваше нижнее бельё: таких тканей сегодня не производится, да и в целом состав их нам совершенно неясен. Мы слышим вашу речь: она отличается от нашей, но не потому что вы иностранка, а потому что вас учили другому японскому. Ну и чертежи…»

Майя молчит.

«Вы понадобитесь мне. Я не буду скрывать от вас, Амайя-сан, что хочу спасти вас не из соображений человеколюбия. Оно мне чуждо».