— Хуже сейчас, — говорил Анатолий, стараясь упорно отстаивать свою точку зрения, — сейчас это апофеоз людского лицемерия. Ты знаешь, что такое, когда все застыло, и ничего не происходит? Это застой в мозгах. Человек словно существует в отдельном коконе, состоящем из одного лицемерия. Ложь опутывает душу и навсегда остается в клетках. Наше поколение — это потерянное поколение, отравленное совком. Нужно водить нас по пустыне свыше 40 лет, чтобы умер последний представитель советского социалистического общества, рожденный в Советском Союзе. Тогда, может, в этой стране что-то и произойдет.

— При Сталине тебя бы расстреляли за такие слова! — усмехнулся Павел.

— Откуда ты знаешь, что не расстреляют сейчас? Сейчас стреляют не меньше. И разве это не хуже, чем расстрел? Я, честный человек, в жизни ничего не украл, никого не грабил, ни обманывал, сижу в тюрьме, как вор и бандит. Но, так как правит лицемерие и ложь, это мало кто понимает! — Анатолий всегда горячился в споре, и ничего не мог поделать с собой.

— Может быть, спустя столько лет и про наше время напишут письмо 25-ти, — снова усмехнулся Павел, — в этом письме, кстати, все правда. Я его читал.

— Я тоже. Все правда. Особенно подпись лауреата Сталинской премии Катаева, — сказал Анатолий.

— Я видел Катаева в Москве, когда был там месяц назад, — Павел вздохнул. — Мы знакомы лично. Талантливый человек, но ты знаешь, что он делает с собой? Он страшно пьет, запоями, по нескольку дней. И за все это время не написал ни строчки.

— Нечистая совесть покоя не дает, — зло фыркнул Анатолий.

— Зря ты так, — в голосе Павла послышался укор. — Ты не можешь не признать, что появление такого письма — это глоток свежего воздуха! Возможность впервые сказать и услышать правду.

— Особенно здесь, в тюрьме, — парировал Анатолий ему в тон.

Письмо, о котором они говорили, появилось несколько месяцев назад. 14 февраля 1966 года большая группа представителей советской науки и искусства, в том числе: академики Лев Арцимович, Петр Капица, Андрей Сахаров, Игорь Тамм, художники Павел Корин, Юрий Пименов, писатели Виктор Некрасов, Константин Паустовский, Борис Слуцкий, Владимир Тендряков, Корней Чуковский, Валентин Катаев, актеры и режиссеры Олег Ефремов, Андрей Попов, Михаил Ромм, Иннокентий Смоктуновский, Георгий Товстоногов, Марлен Хуциев, балерина Майя Плисецкая подписали письмо на имя Леонида Брежнева.

«В последнее время в некоторых выступлениях и статьях в нашей печати проявляются тенденции, направленные, по сути дела, на частичную или косвенную реабилитацию Сталина. Нам до сего времени не стало известно ни одного факта, ни одного аргумента, позволяющих думать, что осуждение культа личности было в чем-то неправильным.

Напротив, трудно сомневаться, что значительная часть разительных, поистине страшных фактов о преступлениях Сталина, подтверждающих абсолютную правильность решений обоих съездов, еще не предана гласности. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм партийной и государственной жизни.

Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ этого никогда не простит. Вопрос о реабилитации Сталина не только внутриполитический, но и международный вопрос. Какой-либо шаг в направлении к его реабилитации, безусловно, создал бы угрозу нового раскола в рядах мирового коммунистического движения».

«Реабилитация» Сталина действительно готовилась. Но руководство страны решило все-таки от официальных заявлений по этому поводу воздержаться. Просто перестали появляться публикации, напоминающие о «злоупотреблениях» во время культа личности, и, наоборот, пошли в производство книги и фильмы, где одним из действующих лиц был Сталин, изображенный в сдержанно-положительном плане.

А 29 марта 1966 года открылся 23 съезд КПСС. На нем Брежневу было присвоено звание Генерального Секретаря, которое было только у Сталина.

Однако многие представители культуры восприняли возможность появление такого письма как глоток свежего воздуха. Несмотря на страх, бывший после процесса Синявского — Даниэля.

Но ожидания улучшений закончились так же быстро, как и появились. Очень скоро стало ясно, что в среде писателей будет продолжаться и углубляться серьезный раскол. Миллионные тиражи, льготы от государства, немыслимые материальные блага в виде дач и квартир — все это было возможно при полной поддержке официального курса власти, полного восхваления той социалистической «реальности», которую, покрытую полировкой и глянцем, пытались донести до рядового советского гражданина.

Партия и руководство СССР прекрасно понимали важность кино и книг в пропаганде своих идеалов, а потому работа в этих направлениях была весьма серьезной. Поэтому раскол происходил постоянно.

Так, группа известных писателей составила ходатайство о том, что готовы взять на поруки Андрея Синявского ради досрочного освобождения писателя из лагеря.

Но, выступая на съезде 1 апреля 1966 года, Михаил Шолохов, титулованный и обласканный советской властью писатель, сказал следующее: «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием, ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни!»

После этой речи Корней Чуковский записал в дневнике: «Подлая речь Шолохова — в ответ на наше ходатайство взять на поруки Андрея Синявского так взволновала меня, что я, приняв утроенную дозу снотворного, так и не смог заснуть… Черная сотня сплотилась и выработала программу избиения и удушения интеллигенции».

Это было чистой правдой. Интеллигенция, в которой упорно отказывались видеть интеллектуальную элиту, становилась классом-изгоем. И ужесточение расправы с этим непокорным классом, способным думать, в полной мере ощутил на себе Анатолий Нун.

Об этом и о многом другом говорили в камере, и Павел постоянно спрашивал мнение Анатолия по каждому вопросу, чем несказанно ему льстил. Что касается Анатолия, то, обреченный на долгое и страшное молчание, он с удовольствием и радостью открывал свою душу, не утаивая ни одной мысли.

К вечеру первого дня, когда они говорили так достаточно откровенно, за Павлом вдруг пришли. Но увели без вещей. Через полчаса Павел вернулся.

— В медпункт водили, укол делать, — так же жизнерадостно отрапортовал он, — доктор постоянно делать велел. Хроническое заболевание почек у меня. Вот, боятся, чтобы не умер. Потому и делают.

Ночью Анатолию приснился тяжелый и плохой сон. И, проснувшись, он больше не смог заснуть, только сидел на койке. Где-то через час Павел открыл глаза.

— Почему не спишь? — он тоже уселся на койке, по-турецки скрестив ноги, и прислонился к стене.

— Сон плохой видел. Один человек приснился. И вот, думаю, встречу ли когда-то этого человека.

— Твой родственник, друг? — В глазах Павла зажегся интерес.