Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы все-таки идиоты – знаешь об этом?
– Нет. Мы просто счастливы.
Поцелуи – поначалу нежные и трепетные – становились все более жгучими, глубокими, безвозвратно нужными им обоим.
– Я буду танцевать с тобой всегда.
– Танцуй.
Мо хотел добавить, что не желает, чтобы в ее жизни были другие партнеры, но осекся – на подобные фразы у него не было права. Не теперь.
– Дни и ночи. Все, что захочешь.
– Мне ничего не нужно, кроме тебя.
«И моего хрюнделя», – прозвучало у него в голове, и он обнаружил, что тянет завязки ее лифа на спине, развязывая узел.
– Ты хотела искупаться голой?
– Да…
– Сейчас. Самое время.
Ткань соскользнула с ее плеч и ушла на дно; ему в грудь уперлись твердые соски, и Мо едва не застонал. Продолжая их танец в воде, он потянул и за другие завязки – на желтых плавках (знал, что выбрал правильную модель) – сначала слева, затем справа. Их губы не отрывались друг от друга – поцелуй длился, и уже не различить, где он и где она – два подводных течения слились в одно.
– Лана…
– Танцуй…
И он сделал то, что не позволил себе в прошлый раз, – расслабил ладони, поддерживающие ее ягодицы, и Лана медленно скользнула вниз – прямо на него. Горячая, плотная, скользкая внутри.
И Марио застонал. Прохладная вода снаружи, а он в жаркой лаве, в нежности, в любви. Он погружался в нее, как клялся в любви, – не телом, сердцем, всем собой. Прижал податливые бедра теснее, ближе, почувствовал, как вошел весь – по волоски, – зарычал, застыл на секунду. А после принялся танцевать, опуская свою женщину вверх-вниз, подчиняясь самому древнему ритму из всех существующих…
Тонуло в океане, наблюдая за любовью, солнце.
* * *
Этой ночью лежанка из листьев уместила двоих. Обнявшихся. Спутались их волосы и дыхание, переплелись их пальцы и души. Сверкало, словно ночное платье танцовщицы, бриллиантами-звездами небо.
– Нам еще нужно съездить в Гару…
– И понырять с маской.
– Точно. И пещеру ту посмотреть.
Москитная сетка не понадобилась – ветер стих, но насекомые так и не появились. Белела, покачиваясь на волнах, освещенная луной жемчужина-яхта.
– А еще гитара. Ты ее не принес?
– Нет. Успею.
– На террасе?
– Да. Станцуешь для меня?
– Конечно.
– Мо…
– Что?
Он нежно гладил ее по плечу.
– Я подарю нам телескоп, да? Хотела – тебе. Но теперь нам.
– Выберем его вместе. Будем смотреть на звезды.
– Здесь. Мы ведь будем приезжать сюда часто, Мо? Да?
Лана мечтала, Лана захлебывалась – им хотелось жить, хотелось мечтать, хотелось быть, как сейчас, вне пространства и времени.
Он не стал напоминать о том, что всего этого может и не быть. Вместо этого спросил:
– Ты знаешь, что мы выиграли тот танцевальный конкурс?
Она повернулась к нему, уткнулась теплым носом в щеку.
– Правда? Забавно… Мы ведь танцевали… для себя.
– Потому и выиграли. Они хотят, чтобы мы приехали на съемки вручения призов.
– А что за призы?
– Я и сам не знаю. Съездим?
– Может быть.
«Если успеем».
Под этим звездным небом не звучало грустного, потому что прямо в этот момент его не существовало. Два сердца – один ритм. Ласковые поглаживания – ненасытные, беспрестанные – ощутить, коснуться, выразить любовь. Коснуться, ощутить снова – времени все-таки так мало, даже если целая жизнь.
– Лана…
– М-м-м?
– Я тебя люблю.
Она плакала у него на плече, и Марио слушал плеск волн и смотрел на звезды. Он был счастлив.
– Я ей тебя не отдам, слышишь… не отдам, Мо. Я никому тебя не отдам. И ей тоже…
– Не надо, милая. Не сейчас.
– Не отдам. Любовь ведь победит, так?
Он промолчал. Мерцали на полночном небе далекие бриллианты.
Удивительно, но самое яркое и внятное свечение испускал алмаз – ровное, белесое, без завихрений. Энергия, похожая на мягкого ежика, расходилась от него в стороны, как от многоконечного кристалла. Алмаз бы Лана не спутала ни с чем. С остальными оказалось сложнее: вокруг рубина как будто бы клубился туман, такой же белесый, как и у алмаза, но похожий уже не на ежика, а на рваное облако, энергия аквамарина вилась спиралями и напоминала кудрявую голову, лараит, кажется, вообще не светился. Нет, светился – она смогла уловить не сияние, но блеклую пульсацию после нескольких минут пристального наблюдения. И сникла – в «комнате» у нее будет не пять, а всего одна минута, и, значит, лараит намеренно отыскать не удастся. А жаль. Он бы продлил Марио жизнь на восемьдесят дней.
Их дней.
«Ему нужен Сапфир. Только он».
Переходить к Сапфиру она не торопилась – пыталась понять особенность каждого самоцвета по порядку. Итак, топаз…
– Мо, ты мог бы дать мне листок и ручку?
– Мог бы. Только придется сплавать за ними на яхту. Тебе срочно?
– Угу, – Лана кивнула, и Марио, более ни о чем не спрашивающий, вошел в воду и побрел, рассекая мощными ногами мягкие волны, по направлению к яхте. Через мгновенье оттолкнулся и поплыл.
Ночь прошла спокойно. Лежа на жесткой подстилке из листьев и тесно обнятая мужской рукой, Лана то и дело просыпалась, слушала размеренное дыхание за спиной и подолгу не могла заснуть – не верила во все, что случилось вечером, – в признание у костра, в танец «на воде», в их любовь. А после осознавала, что все – правда, и сон ускользал окончательно – приходилось гнать мысли, чтобы погрузиться в дрему. Мешало плескавшееся внутри счастье.
Утром, сразу после завтрака вчерашней рыбой, на нее вдруг обрушилось беспокойство – а что, если больше не получится «падать»? Ведь она не в депрессии – как проваливаться в черноту? Но страхи оказались напрасными – любовь будто придала сил, и полет в бездну, который раньше длился, бывало, по две-три минуты, теперь проскакивал всего за несколько секунд. Нырнула здесь, вынырнула там. Чуднó. Лана обрадовалась.
Вернулся Марио, выдал ей завернутый в полиэтилен блокнот, поцеловал в щеку и отправился снова ловить рыбу.
Нам не хватает избушки, подумала Лана. Чтобы жить здесь. Просыпаться на рассвете, обнимать друг друга, а после расходиться – он на рыбалку, она на сбор ягод, – чтобы вновь встречаться за обедом. Есть суп из морепродуктов, который она научится варить, сидеть в сени пальм, Лана будет шить им одежду, Мо стругать из палочек крючки для полотенец в дом…