Прижавшись к мокрой, бугристой коре, он подобрался для прыжка, как вдруг почувствовал, что дерево, земля под ногами ходят ходуном.

«Да что такое?!» Он едва успел отскочить в сторону, как зигзаг молнии ударил в старое дерево. Вспышка, но вместо бушующего пламени Северин увидел, как дуб медленно, с треском и скрежетом, раскрылся.

Глеб клял себя на чем свет стоит. За то, что расслабился и пропустил нападение. За то, что не взял оружие из палатки. После появления бандитов и встречи с Яном его вообще не следовало выпускать из рук. После того как Никита выхватил у него ружье и бросился во тьму, он мог только бессильно наблюдать. Или нет.

– Саша! Семен Николаевич! Взяли Дину и быстро в лес. По той стороне кургана. Вас там не видно и сейчас им не до вас.

– Но как же ты?

– Надо помочь Северину и Никите.

Глеб вгляделся в ночную тьму, и тут молния ударила в большой старый дуб у подножья кургана, на мгновение осветив все кругом. Но дерево не загорелось, а тяжело, медленно, как старик, опускающийся на стул, раскрылось.

В середине дуба, освещенный странным синеватым сиянием, висел длинный массивный предмет, напоминающий не то палицу, не то огромный каменный топор. С коры дерева срывались маленькие молнии, воздух искрил, и казалось, топор окружен причудливой серебристой сетью. Глеб увидел, как Северин медленно, осторожно скользнул к дубу, и серебристая завеса разошлась перед ним. Глеб услышал гул множества голосов. Здесь стоны смешивались с криками ярости, словно шла великая битва.

«Да будет славно русское воинство!» – различил он чей-то клич и вдруг понял, что на миг приоткрылась дверь в то, что древние скандинавы называли Вальгаллой – небесным чертогом, где пируют павшие в бою воины. Перун – бог воинов, и в мире его вечно жива память обо всех великих битвах.

Глебу стало страшно, когда он подумал, сколько мощи в Секире старого бога. Нужно ли выпускать ее в мир? Удастся ли справиться с ее разрушительной силой?

Но Северин уже схватил топор и описал круг над головой, молния сорвалась с небес и ударила в подножие кургана, осветив тело Никиты и съежившегося у подножия человека в черном штурмовом комбинезоне. Глебу казалось, что тело друга растет на глазах, увеличиваясь в размерах. Волосы у него на голове зашевелились, а руки стало покалывать от легких уколов тока. Он буквально ощутил, как от дуба расходятся волны чудовищной силы, от которой гнутся деревья и приникает к земле трава. Старый бог жаждал пробуждения. И крови.

Съежившийся у подножия человек издал вопль ужаса и, дав несколько выстрелов, вслепую, не разбирая дороги бросился в лес.

Нападающие в панике отступили.

Северин огляделся, словно недоумевая, куда делись враги, или пытаясь отыскать себе новых. На один бесконечно долгий миг Глебу показалось, что сейчас он бросится на друзей, ослепленный кровью и жаждой убийства.

– Северин! – окликнул его Глеб. – Северин!

Друг замер. Постепенно темная муть уходила из его глаз, и в них появлялось узнавание.

– Я… – Он осторожно опустил секиру на землю и вдруг заметил Арину.

Семен Николаевич положил девушку на краю раскопа, на свою куртку. Она казалась сломанной куклой с белым-белым лицом, словно слезами, залитым дождем. Смерть сделала ее лицо особенно торжественным, и сейчас нельзя было отвести от него взгляд.

– Какая она красивая! – вдруг выдохнула Динка и громко, по-детски, всхлипнула и некрасиво вытерла нос рукой.

Северин молчал, жадно вглядываясь в черты девушки, словно стараясь сохранить в памяти мельчайшую деталь ее лица.

А потом вдруг отвернулся. Из горла его вырвался хриплый звук, более всего похожий на вой.

Северин больше не мог смотреть на Арину. Чаша боли была полна, и он выпил ее до дна. Ничего. Ничего теперь не связывает его с миром людей. Он не хочет видеть никого. Даже тех, кто были его друзьями, с кем он делил хлеб и кров, с кем прошел через многие опасности. Ничто, никто ему больше не нужен.

Холодно. Нет, горячо. Нет, все-таки холодно. Тело сотрясалось от крупной дрожи, а потом страшная боль заставила его выгнуться дугой. Северин чувствовал, как трещат, перерождаясь, кости. Как вытягиваются мускулы. Где-то почти за границами слуха он уловил испуганный девичий крик, но все, что имело отношение к прошлой жизни, больше его не интересовало.

Тело перерождалось, и вот он уже мягко приземлился на все четыре лапы, коротко, страшно взвыл и кинулся в чащу деревьев – прочь от места, страшного для Волка.

«Здравствуй! Ну наконец ты пришел! Иди, я успокою тебя! Я подарю тебе забвение и… хорошую охоту!» – шепнул ему лес, раскрывая свои зеленые объятья.

То, что происходило на его глазах, казалось Глебу страшным сном. Он, кажется, видел превращение в каких-то глупых фильмах, но на деле оно оказалось гораздо чудовищнее, гораздо страшнее. Может быть, еще потому, что происходило оно с его другом. Глеб видел, как тот дрожал, словно в лихорадке, как упал на землю, воя, в то время как тело, словно плавящаяся свеча с болью, мучительно принимало новую форму. Как вытягивалось лицо, выдвигалась вперед челюсть, как из-под кожи появлялась и росла густая шерсть.

Некоторое время все смотрели на страшную картину, не веря собственным глазам, молча. А потом Динка вдруг закричала, забилась в истерике, и это словно послужило спусковым крючком. Семен Николаевич негромко, но очень забористо выругался. Александра охнула и, зажав рот руками, испуганно отступила.

– Северин! – позвал Глеб, еще надеясь, что вновь сможет докричаться до друга.

Но напрасно. Вместо него на поляне был волк со светло-серой шерстью и яркими синими глазами. Он оскалился, рыкнул и в несколько огромных прыжков преодолел расстояние до ближайших деревьев и скрылся из виду.

Вместе с тем гроза снова утихла, будто ее и не было.

Все это казалось столь фантастично-неправдоподобным, что Глебу пришлось ощутимо укусить себя за запястье, чтобы вернуть чувство реальности. И ведь он-то, по крайней мере, знал, слышал от шамана, что в Северине есть кровь оборотня. Что же чувствуют девушки?

Они, похоже, тоже ощущали себя за гранью обычного мира.

– Северин вернется, – сказал он, не ощущая и сотой доли той уверенности, что звучала в его голосе. – Ему нужно сейчас побыть одному. Но потом он обязательно вернется.

Динка кивнула. Ее подбородок трясся, а по щекам сами собой бежали слезы.

Александра молчала. Ее губы были крепко сжаты.

– Там Никита ранен. Нужно помочь хотя бы ему, – произнесла девушка напряженным голосом.

А ведь действительно, за всеми страшными и странными событиями они совершенно позабыли о проводнике!

Никита полулежал, привалившись спиной к какому-то дереву. Лицо его было белым, губы – пепельными. Руки он прижимал к животу, зажимая, видимо, глубокую страшную рану. Но взгляд, как ни странно, был живым, сосредоточенным, а глаза не затягивала пелена обреченности.