– Почему рани больше не посылала за тобой после того, как ты приехала? Что у вас произошло, когда ты к ней ходила?

– Не знаю, – сказала я, хотя, конечно, все прекрасно понимала.

Сундари не сводила с меня пристального взгляда.

Поколебавшись, я произнесла:

– Наверное, я сказала нечто такое, что рани сочла неприличествующим моему положению.

– Рассказывай, – вздохнув, потребовала Сундари.

Я неохотно передала содержание нашего разговора, а потом стала ждать нареканий в свой адрес.

– Возможно, в дурга-дале ты и самая быстрая, но в придворной жизни ты вообще ничего не смыслишь. Находясь при дворе, ты не должна никому доверять. Иногда твой ближайший советник оказывается интриганом, метящим на твое место. Как можно отличить настоящего друга от врага? Сохраняя прочные родственные связи, Сита. Кахини приходится рани родней, а ты приходишь к рани в покои и плохо отзываешься о ее родне. Ты девчонка, которая совсем недавно приехала сюда из деревни. За всю свою жизнь тебя никогда не лечил настоящий лекарь…

Если бы Сундари отвесила мне пощечину, то и тогда было бы не так мучительно больно, чем произнесенные ею слова. Разумность ее доводов била не слабее кулака.

– Я больше ничего не буду говорить ни о Кахини, ни о ком-то другом, – пообещала я.

– Надеюсь, у тебя еще появится шанс. Если родится мальчик, рани, скорее всего, тебя простит.

Так оно и случилось. Боги улыбнулись Джханси. Рани родила сына. Присутствовавшие при родах служанки в один голос утверждали, что роды прошли на удивление легко.

Празднества, устроенные в честь рождения наследника, были грандиознее всего, что мне довелось повидать в жизни.

Стояло самое холодное время декабря, но, несмотря на это, улицы города целую неделю были заполнены веселящимися толпами. Люди поздравляли встречных с таким пылом, словно в каждой семье родилось по мальчику. В храмах раздавали сласти. С утра до ночи звонили в колокола. Хотя погода выдалась пасмурной, горожане от души праздновали рождение княжеского наследника.

Во дворце все – столы, колонны, дверные косяки и оконные проемы – было украшено гирляндами из зимних цветов, растущих в садах раджи. Внутренний дворик был устелен лепестками роз, а в светильниках постоянно горело жасминовое масло. Из кухонь доносился смешанный запах цветов, карри и жареного мяса. Во дворце кормили до отвала дважды в день. Пили густой ласси[81], а на десерт были сласти. Ежедневно приготовлялось столько разнообразных пуран пури, ширы, анараса и прочих сластей, что отведать все это не представлялось возможным.

Согласно традиции рани должна была месяц провести в постели в своих покоях, словно завернутый в шелковый кокон мотылек. Все окна следовало завесить. Никому, кроме ближайших служанок и лекаря Бхагавата, не позволено было переступать порог ее покоев. Даже Кахини не разрешали видеть рани. Сундари объяснила мне, что госпожа поступает в соответствии с древней традицией. Сейчас стены ее спальни выбелены мелом, а сама рани носит павитрам[82], сплетенный из тростникового вейника, для скорейшего выздоровления после родов.

Рани была счастлива, и все мы весело проводили время, споря, какое имя дадут ребенку. Спустя одиннадцать дней после рождения пришел брамин, чтобы провести церемонию наречения. Наследника нарекли Дамодаром. К имени следовало прибавлять Рао в ознаменование благородного происхождения ребенка.

Днем раджа устроил процессию, дабы отпраздновать обретение сыном имени.

Дургаваси в процессии не участвовали, но нам позволили посмотреть на то, как Гангадар Рао залез на своего любимого слона, высокое животное по кличке Шидхабакш. Мы шли в стороне от процессии, которая медленно двигалась по извилистым, украшенным гирляндами улочкам Джханси. Было необычно видеть раджу Гангадара сидящим в расшитом серебром бархатном паланкине на спине животного. Он возвышался над толпой подобно богу. Рядом с ним стояли слуги, держа в руках регалии его власти: зонт, чаури и серебряные прутья. Все это сверкало в лучах низко стоящего на горизонте зимнего солнца. За ним на белых лошадях ехал эскорт одетых в парадную форму солдат. Далее тянулась длинная вереница повозок, на которых везли дары наследнику престола Джханси: шелка, гобелены, мраморные вазы, деревянные игрушки и изящные медные статуэтки из Лалитпура[83].

Люди во все глаза смотрели на проезжающую мимо них процессию. Даже британские офицеры, чьи жены с волосами цвета льна прятались от лучей слабого зимнего солнца под парчовыми зонтиками, останавливались, чтобы понаблюдать за происходящим.

– Сегодня вечером будет представление, – объявила Сундари и добавила: – Что-то из «Рамаяны».

«Рамаяна» – один из наших священных текстов. В течение трех вечеров сюжеты, содержащиеся в «Рамаяне», будут разыгрываться в ознаменование рождения Дамодара.

– Еще одна «Рамаяна» на сцене! Какая неожиданность! – съязвила Кахини.

Но правда заключалась в том, что и она, скорее всего, была рада предстоящему событию. Все что угодно, лишь бы вырваться из Панч-Махала. Со времени рождения Дамодара никто из нас не бывал на майдане, и наш дневной распорядок, включающий физические упражнения, купание и посещение храма, остался в прошлом.

Мы надели на себя лучшие ангаркхи и завернулись в два слоя пашмины[84], подаренной нам рани в связи с рождением Дамодара. На внутреннем дворике легкая изморозь покрывала землю, поэтому Сундари распорядилась, чтобы мы вернулись и переобулись. Шелк наших тапочек не выдержал бы короткой прогулки в барадари раджи.

– Сита!

Арджун, одетый в двубортный сюртук европейского покроя, подошел ко мне, как только женщины потянулись обратно в дургавас.

– У меня для вас кое-что есть, – сказал он.

В руках он держал белую холщовую сумку. Я догадалась, что в ней лежит книга. Другие дургаваси, приподняв брови, удивленно наблюдали за нами. Мужчина улыбнулся и, протянув сумку, произнес:

– Она вас позабавит.

Он смотрел, как я открываю книгу в мерцающем свете фонаря. Оказалось, что это сборник стихотворений Хафиза[85].

– Не читала, – немного смутившись, призналась я.