Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Парни обрадовались. Заулыбались. Вот елы-палы, мне тысячи на день не хватит. Неужели у них такие масштабы? Так мало надо для счастья? Эх, низко летаете, пацаны.
— Хорошо, — Ракета спрятал деньги в карман. — Заметано. Поехали в «Интурист».
Я отправил Пашу на улицу. За новыми клиентами. От Бочки. А сам с Ракетой рванул обратно в гостиницу.
Там меня уже ждал Грешников. Вместе со Станиславом Бурным. И еще незнакомым типом.
Глава 26
«Святой Марк»
Дело было в номере Грешникова. Мы сидели вокруг столика. В гостевой комнате.
— Вы же говорили, что больше мы не будем общаться, — напомнил я Бурному. — Как же так? Что заставило такого занятого человека прийти сюда? К такой мелкой сошке, как я.
Бурный погрозил мне пальцем.
— Ох, и затейник ты, Витя. Как тебе это удается? Залезть в самый центр важной истории? Ты напал на очень важное дело, — он оглянулся на коллег. — Так, поскольку тут все свои, я чуток расскажу ему. Подробности.
Я кивнул. Только сначала указал подбородком на незнакомца. По первому взгляду можно понять. Тоже из госбезопасности. В ладно пригнанном синем костюмчике. С широким галстуком в полоску.
Фигура спортивная. Военная выправка. Взгляд цепкий. Сразу все схватывает.
Внешность примечательная. Высокий, породистый. Белозубая улыбка. Темные вьющиеся волосы. Крупный нос. С горбинкой.
— А это типа наш иностранец? — спросил я. — И кто вы по легенде?
Незнакомец протянул мне руку. Сказал на английском:
— Рад знакомству. Меня зовут Гарри Джексон. Я коллекционирую картины.
Легкий акцент, конечно, чувствуется. Постанова шита белыми нитками. В фарцовке такое называется «самострок». Подделка, вещь под «фирму». С иностранным лейблом.
— Ну, наверное, Серегин клюнет, — поморщился я. — Он в иностранцах не особо разбирается.
Бурный пожал плечами.
— Выбирать особо не приходится. Настоящего коллекционера под рукой нет. Зато у Сорокина немалый опыт оперативной работы. А это важнее, — он вздохнул. Почесал кончик носа. — Значит так. На чем мы остановились? Ах да. В начале года картину «Святой Марк» похитили из музея имени Пушкина. Вырезали из рамы. Совершенно варварским способом. Сначала дело было у милиции. Привлекли лучших следователей. И оперативников. Перетряхнули всех воров и коллекционеров. Но картина как сквозь землю провалилась. Потом решили, что заказ из-за границы. Вышли на нас. Мы забрали дело. Оно на контроле у председателя. Следили за двумя искусствоведами. Они как раз были здесь. И могли иметь отношение к краже. Но они скрылись. Быстро. Оборвали все нити.
Бурный вздохнул. Встал со стула. Прошелся по комнате. Выглянул в окно. Продолжил:
— Это дело чуть не стоило кресла министру культуры СССР. Вот уже полгода никаких следов. Только на прошлой неделе обсуждали этот вопрос. Хотели приостановить дело. А то и закрыть потом. Потихоньку. А тут прибегает Грешников. И кричит, что Орлов нашел «Святого Марка».
Да, я неплохо помог КГБ. Надо же. Подфартило.
— Так что, если это действительно «Святой Марк» Халса… — Бурный не договорил. Но это и не требовалось. И так все понятно.
Я кивнул.
— Ладно. Все понятно. Будем надеяться, что это и вправду так. А какие планы? Вы согласились с моим?
Бурный кивнул.
— Да, мы учли твои доводы. Насчет риска для картины. Нельзя, чтобы Серегин что-то заподозрил. Мы даже на работу к нему еще не совались. Чтобы не спугнуть раньше времени. Работать будешь вместе с Сорокиным, — он указал на мнимого «иностранца». — Главное, найти картину. Подтвердить, что это оригинал. Мы консультировались с работниками музея. Есть несколько признаков.
Теперь уже я не удержался.
— Лучше всего, конечно, обратиться я к специалисту. Но самые распространенные методы — это микроскоп, рентген и спектрометр. Картины подделывают разными способами. Например, перелицовка. Берут старую картину. Не ценную. Считают подпись настоящего автора. Рисуют подпись известного. Например, море Айвазовского. Или создание картины с нуля. Берут старый холст. Стирают картину. Наносят подделку. Можно обнаружить с помощью микроскопа. На любой старой картине образуются микротрещины. Если на нее нанесли свежую краску, она затекает в эти трещины. И это можно увидеть под микроскопом. Или пол очень мощной лупой.
Я поглядел на ошарашенных чекистов.
— Надеюсь, у вас есть сильная лупа?
Бурный переглянулся с Сорокиным.
— Откуда ты все это знаешь? Ты что, подделывал картины? И что за спектрометр? И рентген?
Я не стал говорить, что скупал картины пачками. В прошлой жизни. Скромно умолчал.
— Нет, читал как-то. В научном журнале.
Объяснение понятное. Бурный перестал таращиться на меня. Он посмотрел на часы.
— Время. У нас осталось совсем мало. Вам надо выдвигаться. На встречу. Мы будем следить. Если что, слушайся Сорокина. Он знает, что делать. Будет говорить тебе на английском.
Я кивнул. Мы с Сорокиным вышли из номера. Бурный и Грешников остались.
— Ну как, готовы? — спросил я. — Надеюсь, вы понимаете в картинах?
Сорокин покачал головой.
— Разговаривай со мной на английском. Чтобы войти в роль. А в картинах я ничего не смыслю. Но ничего, пробьемся.
Мы болтали на английском. Шли по коридору. Сорокин отчаянно играл роль.
Остальные работники гостиницы не подходили к нам. Даже бармен шмыгнул мимо. Хотя я видел, что он хочет поговорить.
Но зачем? Я уже отправил Ракету. За товарами. Он должен забрать очередную партию. На квартиру. И продолжить продажи.
Мы вышли из гостиницы. Шли рядышком. Сорокин рассказывал всякую чепуху. На английском он говорил бегло, но с акцентом.
Поймали такси. Само собой, таксист тоже липовый. Тоже сотрудник КГБ. Но маскировка отличная. Он сидел в кожаной куртке и кепке. За рулем бежевой «Волги». С шашечками такси на кузове.
Довез нас до Метростроевской улицы. Указал на здание на углу.
— Вот заводская столовая. Она тут одна. Видите, народ толпится? Тут кормят дешево и сердито. А где ваш клиент? Не видно?
Я посмотрел по сторонам. Нет, Серегин отсутствует. Неужели сбежал?
— Не видно. Ладно, мы пойдем. Не будем его нервировать. Сидеть в такси слишком долго.
Мы вышли. Направились к столовой. Здесь улица гораздо проще, чем Горького.
Ну как, проще. Это же оказалась Остоженка. В Хамовниках. Я и не знал.
Дома не многоэтажные. А трех и четырех уровней. Старинные особняки. Улица из-за этого казалась шире, чем на самом деле.
А столовая — это ведь на месте «Голубятни». Трактира Шустова. Само здание снесли где-то в начале двухтысячных.
Но сейчас оно стояло на углу улицы. Целое. И относительно невредимое. Четырехэтажное.
Сам трактир уже давно закрылся. Говорят, на крыше до революции имелась голубятня. Потом устроили коммуналку.
Сейчас квартиры остались. Но на первом этаже небольшая столовая. У входа толпились люди.
Мы остановились напротив. Рядом низенький старинный дом. Сверху густое переплетение троллейбусных проводов.
Такси уехало. Обдало нас копотью. А мы с Сорокиным, пардон, с Джексоном, перебежали Остоженку.
— Где твой продавец? — спросил Сорокин, вертя головой. — Не пришел еще?
Конечно, нет. Прячется, наверное. Смотрит, с кем я пришел. Кроме него, за нами наверняка следили люди из КГБ.
Наружное наблюдение. Но эти спрятались тщательно. Не найдешь, как ни старайся.
— Сейчас будет, — я тоже осматривался. — Может, в столовой сидит? Или в скверике?
Рядом со зданием когда-то стояла церковь. Ее снесли в тридцатых. И вместо этого разбили скверик.
Сейчас там тоже полно народу. Люди сидели на скамейках. Или торопливо шли по делам. Выходили на Остоженку, пардон, Метростроевскую. И бежали дальше по тротуару.
— Да не, — Джексон поежился на прохладном ветру. — Спрятался внутри. Чай пьет. Или чего покрепче.
Но я уже заметил Серегина. Вон он. В самом деле, стоит у скверика. Я позвал спутника. И пошел к похитителю.
— Это и есть иностранец? — подозрительно спросил Серегин. — Вы кто? Как вас зовут?
Сорокин благожелательно улыбнулся. Продемонстрировал белые зубы. Протянул руку.
— Здравствуйте, меня зовут Гарри Джексон. Я коллекционирую картины. Пожалуйста, покажите вашу.
Серегин чуток успокоился. Услышал английскую речь.
— Чего это он?
Я перевел. Серегин даже чуток улыбнулся. Приветливо.
— А вот это другое дело. А откуда он?
Я посмотрел на чекиста.
— Он из Америки. Само собой. Приехал сюда на симпозиум. Выступает там. И еще одновременно интересуется искусством. И что самое главное, у него есть деньги. Если картина подлинная,
