А кстати, был ли Бог несправедлив? Абеляр без особого труда доказывает, что если на них и обрушилась кара Господня, то оказалась она вполне заслуженной и соразмерной совершенному преступлению. Продолжая приводить все новые и новые доводы в защиту своей теории, он безжалостно указывает перстом на обстоятельства, которые в его глазах усугубляли преступность их деяний. Абеляр напоминает Элоизе о святотатстве, совершенном ими в Аржантейле: «Наше бесстыдство не было остановлено даже тем почтением, что следовало бы питать к месту, посвященному Пресвятой Деве. Если мы даже не были бы повинны в иных преступлениях, то за одно это разве не были бы достойны самой ужасной кары? Надо ли мне сейчас напоминать о наших давних позорных деяниях и о постыдном распутстве, коему мы предавались до вступления в брак? Наконец, должен ли я вспомнить о гнусном предательстве, в коем я был повинен по отношению к вашему дяде, я, бывший его гостем и сотрапезником, когда я столь бесстыдным образом соблазнил вас? И разве предательство, совершенное по отношению ко мне, не было справедливым мне воздаянием? Кто мог бы судить иначе? В особенности с позиции того, кого я сам первым предал столь оскорбительным образом?» Затем Абеляр «берется» за Элоизу: «Вам известно, что, когда вы были беременны и когда я направил вас к себе на родину, вы надели на себя священные одежды и этим дерзким переодеванием оскорбили род занятий, коему вы сейчас принадлежите. А теперь рассудите, была ли права справедливость, нет, да что я говорю, не справедливость, а Божественная милость и благодать, когда она подтолкнула вас на путь монашеской жизни, в которую вы не побоялись поиграть? Она пожелала, чтобы одеяние, которое вы осквернили, послужило вам для того, чтобы вы искупили свой грех, чтобы истина стала лекарством, исцеляющим от переодевания и искажения, и таким образом зло, причиненное обманом и святотатством, было бы исправлено».

Элоиза в своем послании горько сетовала по поводу участи женщин: «Женщины всегда будут бедствием для великих людей». Она ведь сама сыграла роль Евы, роль соблазнительницы; из-за нее Абеляр утратил возможность попасть в рай, из-за нее он был изгнан из школ собора Нотр-Дам, из-за нее его осудили на публичное унижение, из-за нее прервалась его блестящая карьера. Элоиза перечитывает страницы Библии, где содержатся рассказы о женщинах, ставших причиной смут и несчастий: начинает она с Адама и Евы, упоминает о женах Соломона, склонивших его к идолопоклонству, а также вспоминает и жену Иова, подстрекавшую супруга к богохульству; Элоиза считает, что и она сама из той же породы женщин… Можно легко себе представить, каким мрачным размышлениям предавалась она в келье монастыря в Аржантейле или в Параклете.

В ответном послании Абеляр продолжает заниматься самообвинениями и самобичеванием, а также развивает рассуждения Элоизы, основанные на примерах из Ветхого Завета, обратившись к Новому Завету, то есть переходя от царства закона к царству милости и благодати. Итак, что означает в их случае так называемое «проклятие» женщины? Далее Абеляр без обиняков вспоминает, какую роль сыграл он сам в их «излишествах» и их распущенности: «Вам известно, на какие гнусные мерзости осудили наши тела вспышки моей страсти. Ни почтение к благопристойности, ни почтение к Господу даже на Страстной неделе и в дни самых великих торжеств не могли вырвать меня из той трясины, в коей я погряз». Слова Абеляра можно понять так, что они с Элоизой нарушали обычаи того времени, требовавшие, чтобы даже супруги не вступали в интимные отношения в дни постов, в особенности в дни Великого поста, на Страстной неделе, накануне религиозных праздников, подобно тому, как в те же дни люди были под запретом радости чревоугодия; короче говоря, Абеляр с Элоизой, видимо, не соблюдали правил воздержания. «Правда, вы этого не хотели, вы сопротивлялись изо всех сил, вы делали мне внушения и осыпали меня упреками, но даже при том, что слабость вашего пола должна была бы защитить вас, я прибегал к угрозам и насилию, чтобы принудить вас к согласию. Я пылал к вам такой страстью, что ради этих гнусных, мерзких удовольствий сладострастия, одно воспоминание о коих вгоняет меня в краску, я забывал обо всем, о Боге, о себе самом. Так могла ли Божественная милость спасти меня иным способом, кроме как сделать для меня эти удовольствия запретными навечно? Итак, Господь явил полнейшую справедливость и милость, дозволив вашему дяде совершить свое предательство по отношению ко мне… В соответствии с законами справедливости тот орган тела, который согрешил, и был поражен и болью искупил совершенное им преступление… Такое лишение разве не сделало меня тем более предрасположенным ко всяческим честным, порядочным и приличным деяниям, что оно освободило меня от тяжкого гнета похоти?» Абеляр говорит, что они не должны пребывать в печали по поводу своей роковой участи, не должны чувствовать себя удрученными, напротив, им следует радоваться — ведь то, что может показаться слабостью в глазах мирян, для них есть повод для радости и для обретения богатства иного рода: «Какая бы то была прискорбная потеря, какое бы то было достойное сожаления горе, если бы вы, предавшись нечистоте и непотребству телесных радостей, произвели бы в болях и муках небольшое число детей для этого мира, вместо того, чтобы в радости производить и растить бессчетное семейство для Небес, которое вы породили и растите сейчас; если вы были всего лишь женщиной, вы, сегодня превосходящая мужчин, вы, совершившая превращение проклятия Евы в благословение Марии…» В данном случае Абеляр выражает мысль, получившую широкое распространение в тот период, а именно мысль о произведенном в Евангелии «преобразовании» имени Ева в имя Мария, — это в высшей степени «облагородило» ту, что в Ветхом Завете рассматривалась как прародительница страданий и несчастий, повинная в вовлечении мужчины во грех и тем самым толкнувшая его к падению. Эти два «полюса» в осмыслении роли женщины ощутимы во взглядах всех теологов того времени, а если говорить в более общем смысле, то они характеризуют эпоху, когда женщина занимала привилегированное место, о чем свидетельствовали все способы выражения чувств: поэзия, живопись, скульптура, — и находило оно воплощение в образе Прекрасной Дамы трубадуров и труверов, а также в образе Пресвятой Девы.

Абеляр сумел проявить себя истинным духовным наставником, поскольку ему удалось избавить Элоизу от чувства вины, весьма тяготившего ее. Ибо она не только считала себя виноватой («Да будет угодно Небу, чтобы я понесла за свой грех достойное наказание, чтобы могла принести достойное покаяние… чтобы те страдания, что претерпели вы в вашем теле, я, как было бы справедливо, претерпевала в уничижении души моей на протяжении всей жизни»), но она еще почти впадает в отчаяние, а это грех с точки зрения христианства. «Если действительно надобно показать во всей наготе слабость моего несчастнейшего и ничтожнейшего сердца, то я должна сказать, что не нахожу в себе такого раскаяния, которым могла бы умилостивить Господа, я не в силах удержаться от того, чтобы постоянно не обвинять Его в неумолимой и немилосердной жестокости из-за того оскорбления, коему вы подвергались, и я все более и более оскорбляю Его своим непокорным ропотом, ибо ропщу я против Его повелений — вместо того, чтобы пытаться своим раскаянием смягчить Его гнев. Разве можно сказать, что человек кается в грехах, как бы он ни умерщвлял свою плоть, если в душе его все еще сохраняются помыслы о грехе и если душа его еще пылает прежними страстями? Легко и приятно признаваться на исповеди в своих грехах и преступлениях, легко обвинять себя в них, легко даже подвергать свою плоть внешним истязаниям, но очень трудно вырвать свою душу из плена самых сладостных наслаждений».