Он желал ее много дней, желал постоянно. И остался в комнате потому, что намеревался овладеть ею. Лишь сейчас он осознал, насколько сильным было это желание и какую власть оно имело над ним.

Чуть отстранившись, Джед положил ладони ей на груди и, ощутив мягкие и нежные округлости, с трудом перевел дух – ему казалось, он вот-вот задохнется. Снова поцеловав ее, он коснулся ее волос, из них посыпались шпильки, и тотчас же блестящие локоны упали на его руки. Наклонившись, Джед зарылся лицом в эти локоны, чтобы насладиться их ароматом. Он держал Элизабет в объятиях и вдыхал пьянящее благоухание, теряя разум от этих острых и захватывающих ощущений. Это был запах роз. Даже здесь, на техасском ранчо, она ухитрялась благоухать, как роза.

Охваченная лихорадочным волнением, Элизабет все крепче прижималась к мужу. Она забыла, совсем забыла, какое действие оказывают на нее его поцелуи. Словно ребенок, ни в чем не знающий меры, она жаждала его поцелуев, она желала вновь и вновь испытывать головокружительную и сладостную слабость, охватившую все ее тело.

Она желала наслаждения, которое ей приносили объятия Джеда, желала бесконечно долго испытывать эти необыкновенные ощущения. В его объятиях она лишалась способности думать, волноваться, беспокоиться. В ней не оставалось ни гнева, ни страха, ни стыда. Был только Джед, и она хотела, чтобы он целовал ее снова и снова. Повинуясь инстинкту, она по-прежнему прижималась к нему и этим все больше его распаляла. Поцелуи его становились все более страстными, и от них по телу ее словно пробегали электрические разряды.

Потом он вдруг чуть отстранился и пристально посмотрел ей в глаза. Дыхание его сделалось прерывистым, лицо раскраснелось, лоб покрылся испариной, а его глаза… Прежде она не замечала, какие огромные у него зрачки. И сейчас Джед смотрел на нее так, что, казалось, обжигал своим взглядом.

– Элизабет, идем в постель, – проговорил он охрипшим голосом.

На щеках Элизабет вспыхнул румянец, в глазах промелькнула тревога, и Джед подумал, что должен сделать так, чтобы причинить ей как можно меньше неприятных ощущений. Напор его плоти становился все сильнее, и это было слишком очевидно. А ее непонимание вновь напомнило ему о том, что она совершенно не знакома с этой стороной жизни. Элизабет смотрела на него так, будто не знала, что делать дальше, и Джед проклинал себя за то, что не мог рассказать ей обо всем, не испытывая смущения.

Если бы она находилась сейчас дома, в Алабаме, то могла бы с достоинством удалиться в свою гардеробную и вернуться закутанной в шелка. А потом забралась бы в огромную постель, подпираемую четырьмя столбами, и ждала бы, когда он, ее муж, наденет ночную рубашку и халат и выйдет из своей гардеробной. Все было бы очень просто и благопристойно, так, как бывает в жизни людей, пользующихся благами цивилизации.

Но в это время и в таком месте не было возможности избежать неловкости при переходе на узкую и неудобную кровать, которую им приходилось теперь делить. Не было возможности смягчить для нее эту неловкость.

Однако что он мог поделать? Не станет же он овладевать ею прямо на полу, в порыве безудержной страсти, как это случилось в рыбацкой хижине на берегу океана. Теперь Элизабет его жена, и ему следовало помнить, что она заслуживает достойного обращения. По крайней мере следовало позаботиться о том, чтобы это происходило на супружеской кровати, пусть даже грубо сколоченной. И он будет с ней терпелив и нежен.

Джед с трудом отвел от жены взгляд и проговорил:

– Я уменьшу огонь в лампах.

Элизабет кивнула, и щеки ее снова вспыхнули. Она отвернулась и принялась отстегивать манжеты.

Шагнув к фонарю, Джед прикрутил фитиль – остался только очень слабый огонек, – и вся комната погрузилась в черно-желтый полумрак.

Теперь Джед стоял спиной к жене, так же, как и она к нему. Но возбуждение, казалось, душило его, и он никак не мог перевести дух; сердце же билось глухими тяжелыми толчками. Без труда улавливавший любые звуки леса, Джед и теперь слышал абсолютно все шорохи – услышал тихий шелест платья Элизабет, потом – шуршание нижних юбок, затем – снова шуршание, должно быть, белья.

Усевшись на стул, он принялся разуваться. Пальцы не повиновались ему, и Джеду, чтобы стащить сапоги, потребовалось вдвое больше времени, чем обычно. Когда же сапоги с глухим стуком упали на пол, он вздохнул с облегчением. И даже стук сапог, слышанный им множество раз, показался возбуждающим. Поднявшись со стула, чтобы расстегнуть бриджи, он услышал скрип китового уса – она сняла корсет. Затем послышался тихий шорох – Элизабет снимала сорочку. И снова шорох – надевала ночную рубашку. Потом Джед услышал легкие шаги и тотчас же – едва уловимый ухом шелест; вслед за сорочкой упали на пол панталончики. Наконец она сняла чулки, и босые ножки, легко ступая по полу, направились к кровати. Раздался скрип коровьей шкуры – и воцарилась тишина; Джед слышал лишь отчаянный стук своего сердца.

Спустив бриджи, Джед переступил через них, и теперь на нем оставалась только рубашка, под складками которой вырисовывались очертания его восставшей плоти. Наконец он повернулся и шагнул к кровати.

Элизабет сидела на краю постели; она старалась не смотреть на мужа. Белая ночная рубашка, стянутая у горла тонким шнурком, была довольно просторной, но все же Джед сумел разглядеть очертания ее бедер. А затем, опустив глаза, увидел изящные пальчики, выглядывавшие из-под рубашки. Он попытался представить, какое наслаждение будет испытывать, прикасаясь к ножкам Элизабет, к ее бедрам, груди… При мысли об этом его обдало жаром, а мускулы на животе свело судорогой.

Она сидела неподвижно, будто окаменела, сидела, плотно сдвинув колени. Однако плечи ее были расправлены, голова высоко поднята, спина – прямая. Тут она на мгновение опустила глаза, увидела голые ноги мужа, и щеки ее снова вспыхнули.

Джед уселся с ней рядом, но не решался прикоснуться к ней, не решался даже заговорить.

– Элизабет… – Голос его прозвучал сдавленно, и он с усилием сглотнул комок, подкативший к горлу.

Повернув голову, она посмотрела на него своими огромными изумрудными глазами. „О чем она сейчас думает?“ – промелькнуло у Джеда. Чтобы узнать это, он готов был отдать добрую половину жизни.

Наконец, собравшись с духом, он поднял руку и прикоснулся к ее плечу. Ее распущенные волосы рассыпались по спине и по плечам роскошным каскадом, и Джед почувствовал, какие они мягкие и шелковистые. Нет, эти волосы были нежнее и мягче шелка.

Джед отвел глаза. Сейчас ему хотелось лишь одного – хотелось изгнать замешательство и страх из ее глаз. А впрочем, страх ли это?

Взгляд его упал на матрас, и он сказал первое, что пришло в голову:

– А, матрас… Замечательно, я давно собирался это сделать, да все не находил времени.

Элизабет попыталась улыбнуться.

– Наверное, вам было неудобно спать без матраса.

– Чаше всего я сплю во дворе. – Джед усмехнулся. – Прямо на земле.