С нарочито спокойным видом я качу — взбрыкивание уже стало моей второй натурой — по отделу детского питания. Я прав, вокруг — ни души. Да и что, если меня кто-нибудь заметит? Всего лишь заботливый молодой отец, выбирающий подгузники для новорожденного наследника. По-видимому, собирается устроить на выходных вечеринку, чтобы обмыть великое событие. А водка, наверное, для пунша.

Останавливаюсь у полок с подгузниками. Они такие удобные и мягкие на вид, что я едва сдерживаюсь, чтобы их не пощупать. Вместо этого оглядываюсь по сторонам, достаю бутылку и, прижав ее к животу, приседаю, притворившись, что хочу рассмотреть упаковки подгузников поближе. Конечно, на самом деле я преследую совсем иную цель. Мои мысли только о том, чтобы поскорее открыть бутылку. Сворачиваю крышечку и еще раз оглядываюсь по сторонам перед тем, как поднести горлышко к губам и как следует хлебнуть водки.

Вот только когда оглядываюсь, я толком ничего не замечаю. А даже если и замечаю, то моему мозгу требуется какое-то время, чтобы обработать информацию. Так что я успеваю сделать глоток, прежде чем до меня доходит, что в отделе есть кто-то еще.

Это молодая женщина, которая толкает по проходу тележку с сидящим в ней маленьким ребенком. Я узнаю ее, но мой мозг реагирует очень медленно, пытаясь соотнести знакомые черты с…

Да это же Бекка, активистка из общества алкоголиков с Холлуэй-роуд!

Я едва не выплевываю водку на подгузники, совсем как в комедийных сериалах, когда кто-то пытается выпить именно в тот миг, когда другой персонаж произносит что-нибудь возмутительное. Короче, я давлюсь, и водка попадает мне в нос и глотку. «Не в то горло», как мы говорили в детстве. Но хотя я задыхаюсь от кашля, а из носа текут сопли, смешанные с водкой, я судорожно завинчиваю крышку, выпрямляюсь и одновременно отворачиваюсь, чтобы Бекка меня не заметила. Затем, все еще продолжая кашлять и отфыркиваться, нашариваю сзади тележку, перекатываю ее вперед, чуть не опрокинув при этом, и поспешно удаляюсь в противоположном направлении. У меня слезятся глаза, я промокаю их, но мне плевать, если люди подумают, что я плачу. Кто знает? Может, они решат, что я не в силах совладать с нахлынувшими эмоциями из-за приближающегося отцовства. Пусть думают, что хотят. А мне сейчас нужно, чтобы меня и Бекку разделяли хотя бы два прохода. Вы только представьте — просветленная завязавшая алкоголичка, и я с тележкой, в которой нет ничего, кроме двух с половиной бутылок водки. Ну уж нет, увольте.

Я делаю глубокий вдох и чувствую, как водка практически мгновенно достигает мозга. Неудивительно — разве втягивание водки носом не одна из этих модных забав с выпивкой? Такими играми, наверное, развлекаются по выходным люди, подобные Люку Рэдли. Стоит ли переживать из-за того, что я неумышленно попал в их число?

В конце концов мне удается собраться, и я, как прежде, взбрыкивая, подгоняю тележку к кассам, выгружаю бутылки с водкой на движущуюся ленту и жду, пока женщина передо мной закончит искать в кошельке купоны на скидку, которых, возможно там нет и в помине. Тогда я наконец оплачу покупку и уберусь отсюда к чертовой матери.

Кто-то встает в очередь позади меня, и, разумеется, это Бекка.

Вне всякого сомнения, она меня узнает. Уж такое мое счастье. Раскаявшаяся пьянчужка — конечно, с памятью у нее теперь все в порядке.

Бекка поднимает глаза, и хотя видно, что она меня узнала, не произносит ни единого слова. И на том спасибо. Затем взгляд женщины падает на движущуюся ленту, и она замечает водку. Очень медленно Бекка переводит взор на меня. Дежа-вю. Совсем как в тот день, когда я сбежал из группы, притворившись, что мне нужно в туалет. Она уже тогда видела меня насквозь, а теперь я для нее и вовсе как открытая книга.

На кончике языка у меня висит фраза, вот-вот сорвется. Я чуть было не произношу ее, однако лента начинает двигаться, моя водка оказывается перед стоящим за кассой прыщавым юнцом, и слова теряются.

Я едва не сказал: «Мне нужна помощь».

Больше я на Бекку не смотрю. Расплачиваюсь, беру пакет и выхожу из магазина, не оглядываясь. Потом направляюсь домой, в одной руке — початая бутылка водки, в другой — пластиковый пакет, иду странной взбрыкивающей походкой.

Иногда мне кажется, что пьянство похоже на мафию: каждый раз, когда ты пытаешься завязать, тебя тащит обратно.

Теперь номер пять. Человек с телевидения. Очень хороший парень по имени Расс Филипс.

Это уже другой день, и я наслаждаюсь чувством свободы, которое появляется потому, что в будний день я брожу по улице Тоттнем-Корт-роуд в центре Лондона. Не могу сказать, в какой день недели точно — если бы я захотел, то можно было бы высчитать, — да и не важно. Обычный будний день.

На мне «гражданская» одежда-джинсы, футболка, джемпер и куртка. Никакого «дипломата» (само собой), я просто держу бутылку «фанты» и наблюдаю, как мимо деловито спешат люди и как водители сердито кричат друг на друга. Мне нравится, что ко мне лично их суета не имеет никакого отношения.

Это вроде как быть туристом или иностранцем. И хотя погода довольно пасмурная, кажется, что светит солнце. Я даже захожу в паб — хочу отчетливее прочувствовать великолепную бесцельность.

Подхожу к стойке, чтобы выпить пива (вообще-то можно взять бокал водки с тоником), и надеюсь завязать разговор с барменом. А может, с похожим на меня путником, дрейфующим по жизни, с кем-то, кто рад замедлить круговерть повседневности и провести немного времени за приятной беседой. Как было бы хорошо, думаю я, встретить пожилого человека и скоротать с ним пару часов. Я бы мог угостить его выпивкой в обмен на увлекательные истории о послевоенной жизни.

Как ни печально, никто разговорчивый мне не попадается. Может, и к лучшему: послевоенные истории обычно скучны. Возвращаюсь на Тоттнем-Корт-роуд и там вспоминаю, что на самом деле у меня есть цель — я пришел сюда, чтобы купить бумагу для благодарственных писем.

Честно говоря, понятия не имею, как писать благодарственные письма тем, кто присутствовал на похоронах; надеюсь, недостаток моей осведомленности будет восполнен трогательной искренностью. Люди увидят, что я от всей души хочу поблагодарить их за поддержку, и подумают: «Какой милый молодой человек, его отец им бы гордился». И я на самом деле этого хочу-чтобы отец мною гордился, ведь он всегда усаживал меня и заставлял писать письма бабушкам и тетушкам, благодарить их за подаренные носки и жетоны на приобретение книг. Благодарственные письма — уважаемая традиция в нашей семье, и я храню ее.

Конечно, плюс ко всему — ну, точно макиавеллиевский ход — родители Сэм тоже получат письмо и в итоге почувствуют ко мне большее расположение. Хоть что-то хорошее, способное уравновесить все плохое, что им наговорила Сэм в оправдание своему неожиданному уходу. Интересно, что она ответила родителям, когда те спросили, почему она не дома со скорбящим мужем? Держу пари, жене было что сказать, и не только: «Он никогда не помогал мне с колбаской».

Из-за того, что я налетаю на дверь, когда вхожу в «Пэй-перчейз», у меня создается впечатление, что человек, который, по-моему, за мной следит, работает здесь охранником. Ну понятно: если кто-то не может войти без того, чтобы не шваркнуться о дверь, за ним нужен глаз да глаз. Если бы я был начальником службы безопасности, я бы непременно за собой проследил. И все же мне хочется послать этого типа подальше. На самом деле я еле сдерживаюсь, заметив, что он наблюдает за мной из-за полок соседнего отдела, смотрит, как я перебираю выпендрежную писчую бумагу, пытаясь найти что-нибудь подходящее для благодарственных писем. Едва до парня доходит, что я его увидел, как он сразу же отводит взгляд в сторону. Но мне все же хочется подойти к нему и осведомиться, какого черта он не следит за настоящими подозрительными личностями. Их наверняка полным-полно в этом магазине.