– Змееловы остаются змееловами, муженёк, – пренебрежительно бросила Карафина. – Воры и мерзавцы в своём большинстве. – Она взглянула на Мику и Илая. – Так если не они напали на нас, то кто же это сделал?

– Что ж, вот это и есть самое странное, дорогая, – сказал пророк, нахмурив густые брови; он направился к занавеске из змеиной кожи и отдёрнул её. – Кажется, наш нападавший был кельдом.

Ещё двое кельдов ожидали у входа. Они с двух сторон поддерживали здоровенное тело того, кто призывает зиму, его исчерченная шрамами голова свесилась набок. Карафина вскочила с кресла и проследовала ко входу в зал. Остановилась в дверях и рассмотрела мёртвое тело. Затем принюхалась, и её ноздри гневно задрожали.

Она обернулась к Килиану.

– Я знаю этого кельда. Он убийца, – её сине-зелёные глаза потемнели, – и принадлежит моей сестре.

Мика заметил, как нервно задёргалась её рука с кнутом, как напряглись жилы на её грациозной шее, как сжались челюсти. Бросив взгляд на Илая, Мика понял, что и скалолаз увидел всё это.

– Как она посмела! – бушевала Карафина. – Мы выплатили всё, что должны были, ей и её дружкам, так ведь, муж? И теперь она посылает своего… своё существо напасть на нас! Я не потерплю этого. Идём, – она махнула кнутом двум кельдам, – берите это, и за мной. Я лично скормлю его змеям.

Она вышла из зала, скрывшись за занавеской из змеиной кожи. Килиан обернулся к Илаю и Мике. Приглушённое пение жителей Глубокодома всё ещё доносилось откуда-то сверху. Мика поднял голову и увидел маленькое отверстие в потолке. Килиан проследил за его взглядом и улыбнулся.

– Так я извещаю Карафину, если на нас нападают, – объяснил он. – Братья и сёстры своими голосами возносят песнь Создателю. Здесь, в этом зале, всё прекрасно слышно. – Килиан снова улыбнулся. – Так кроткие, беззащитные, угнетённые призывают сильных прийти на помощь. И что самое прекрасное – они об этом даже не подозревают, – его тон вдруг стал жёстким, – так всё и должно оставаться.

Килиан посмотрел на двух кельдов-охранников, стоявших позади Илая и Мики.

– Снимите с них ошейники, – скомандовал пророк. – И ждите снаружи.

Охранники повиновались. Когда они покинули помещение, Килиан подошёл к креслу своей жены и сел в него. Мика и Илай устроились на полу перед ним.

– Итак, пророк, – потирая шею, сказал Илай, – что вы собираетесь делать с нами?

– Если бы вы знали, в каком я был положении, вы бы и сами догадались, что теперь должно произойти, – вздохнул Килиан.

– Так что же? – спросил Илай. – Может, вы поведаете нам, пророк?

Килиан сел поудобнее и прокашлялся.

– Всё началось, когда я, ещё совсем молодым, обнаружил эти пещеры. Я сразу понял, что они станут идеальным жилищем: надёжно защищённым, скрытым от глаз в глубокой ложбине – с хорошим запасом древесины, питьевой водой и, конечно, горячими источниками. У меня, как у каменного пророка, уже были последователи – восемь добрых, чистых душ. Они преданно бродили со мной по суровой пустоши, восхваляя Создателя за чистоту созданной Им дикой пустыни. Они были моей паствой, и я любил их, всех до одного.

Глаза Килиана светились теплотой и нежностью. Пророк улыбнулся и слегка наклонился вперёд.

– Вообразите наше восхищение, когда Создатель послал нам столь подходящее пристанище. Мы работали не покладая рук, превращали трещины и щели в туннели, питаясь простой пищей, только чтобы выжить. Мы назвали это место Глубокодомом, и мы процветали – процветали до того ужасного дня, когда банда змееловов набрела на нашу гавань.

Килиан покачал головой, и, когда он снова заговорил, голос его от злости стал хриплым.

– Они были закалены пустошью и хорошо вооружены, – сказал он. – Они забрали всё, что у нас было: инструменты, запасы, всё до последней рубашки. Потом устроили бойню и оставили умирать. Из девятерых выжил я один. В меня стреляли из арбалета, и стрела пронзила бы мне горло, как и остальным, если бы брат Тимон не рванулся и не отвлёк их. Я потерял сознание, а когда пришёл в себя, уже лежал с перевязанными ранами. Меня выхаживала красивая молодая женщина. Это была Карафина. Мать Кары…

– Мать Кары, – выдохнул Мика.

– Она сказала, что покинула свой народ и скиталась по пустоши, а когда заметила круживших над Глубокодомом змеев-падальщиков, пришла сюда и обнаружила меня. Она залечила мои раны – и мы полюбили друг друга. Но когда я оправился, она меня покинула…

– Конечно, сердце моё было разбито, – помолчав, продолжил Килиан. – Но я с головой ушёл в работу и с помощью моих новых последователей, бедных пропащих душ, которые приходили в долину, восстановил Глубокодом. Но я боялся, что в любой момент другая шайка головорезов-змееловов может явиться и убить нас всех.

Илай не сводил глаз с каменного пророка; лицо скалолаза было бесстрастным.

– И вот Карафина вернулась, – продолжал Килиан. – Но она была не одна. Она не только несла на руках ребёнка, нашего ребёнка, маленькую Кару; она вела за собой собственную шайку. Это были самые жестокие, самые страшные бойцы, каких я когда-либо видел. Карафина передала мне дочь с таким условием: я мог растить её, воспитывать в тишине и спокойствии Глубокодома, только если позволю её матери держать в самых глубоких пещерах под Глубокодомом банду кельдов. Сначала я отказывался – конечно же, отказывался. Но затем я заглянул в глаза моей крошечной дочери… Карафина заверила, что её кельды будут защищать и Кару, и меня, и всех слабых и беззащитных, кто придёт искать убежища в Глубокодоме. И я согласился.

Килиан пожал плечами.

– Единственное, о чём она просила, – чтобы время от времени её кельды получали немного крови от каждого из жителей Глубокодома. И ещё о том, чтобы иметь право оставлять себе как рабов всех змееловов, которые нападут на нас. Но мне это казалось разумной платой за защиту моей растущей паствы, – улыбнулся Килиан. – И, по правде сказать, это работало просто замечательно.

Мика заметил в глазах Килиана странный блеск, из-за которого пророк выглядел почти как безумный.

– Конечно, я сыграл не последнюю роль в успехе нашего предприятия, – говорил Килиан. – Карафина установила в подземелье перегонный аппарат, а вот забирать у краснокрылов огненное масло – это я придумал. Огненное масло в процессе перегонки, – с гордостью добавил он. – Оно всё меняет. Мы производим самый востребованный в пустоши кровавый мёд. Змееловам его не хватает, мы едва успеваем удовлетворять спрос, а взамен мы имеем кладовые, которые ломятся от припасов.

Илай мрачно кивнул.

– Никогда ничего подобного не видел, – признал он.

– Это точно, – взволнованно ответил Килиан. – Раз в сезон я отправляюсь в долину, нагруженный бутылями, спрятанными под плащом, и мои милые жители Глубокодома ничего не подозревают. И если змееловы, с которыми я веду торговлю, переходят черту, я просто возвращаюсь сюда и позволяю Карафине разобраться с ними… Конечно, она всё ещё думает, что мы должны делиться с её сестрой. Но я не согласен. Так что я перестал платить ей. И что теперь? Если тот, кто призывает зиму, – это худшее, чем они могут нам грозить, то и беспокоиться не о чем. Вы сами видели, как мы с ним справились.