Затем похоронный лимузин с матовыми боковыми стеклами, украшенными скрещенными пальмовыми ветвями, выехал из ворот, и Де Лоо лишь огромным усилием воли удалось еще задвинуть в полку тарелки и бросить сверху кухонное полотенце. Пошатываясь, он подошел к раковине. Обхватив его за шею, Люцилла так сильно прижалась к нему всем телом, что он почувствовал ее лобок. Рот, неуемный язык, затуманенный сладострастием взгляд — в противоположность ему она пила вино во время обеда, и легкий запах алкоголя обволакивал их пьянящим дурманом. Ее ладонь нетерпеливо теребила его джинсы, но он отстранился от нее и пошел к двери.

— Теперь мне надо принять душ.

Маленькая собачонка выскочила из георгин и опрометью кинулась — голова щуки в пасти — на улицу. Де Лоо закрыл ворота. В бывшем хлеву, где кровать была застелена цветным, расшитым птицами и цветами покрывалом, было прохладно. По половицам запрыгала высыпавшаяся из карманов брюк, когда он раздевался, мелочь. Луч света заплясал по монеткам, как по гальке на берегу, а он направился в ванную, открыл кран и стал ждать воды. Ворчание и гудение в трубах шло откуда-то издалека, ногтем он сделал зарубку на новом куске мыла и услышал рядом с собой звук передвигаемых колец на карнизе. Освещение в приоткрытой двери изменилось, появилась бархатно-красная приглушенность света, и какой-то момент он даже видел, как раздевается женщина. Но тут внезапно ударила сильная струя воды и выбила у него из рук мыло.

Когда он вышел из душа, покрывало лежало рядом с кроватью, постель была застелена свежим бельем, пахнувшим лавандой.

Люцилла подложила себе под спину несколько подушек и листала его Библию, качала удивленно головой.

— С ума сойти… Я почти ничего не понимаю. Как называется этот шрифт?

Он вытирал полотенцем голову.

— Зюттерлин[59], — сказал он, а она раскрыла первую страницу и показала на выцветший экслибрис, орнамент в стиле модерн.

— А кто такая Лия Андерсен?

— Художница. Я живу в ее доме.

Люцилла положила книгу.

— Ты все еще молишься? Я перестала молиться. Я хочу сказать: словами. Я больше ни о чем не прошу. Богу и так известно, чего мне хочется, иначе какой же он Бог, так ведь? Я просто сижу и…

Она вдруг недоуменно замолчала.

— В чем дело?

Без всякого заметного полового возбуждения его член увеличивался в размерах. Де Лоо не стал вытирать его. Он схватил ее за щиколотки и немного раздвинул ноги, поглядел на щель внизу живота. Нежный жировой бугорок блестит от крема, чуть ниже курчавый завиток. Она подняла брови, улыбнулась.

— Ну и? Как я выгляжу?

Несколько оставшихся волосков тут и там, возможно, это были те места, где ей неудобно было сбривать, он кивнул и сказал:

— Прекрасно. Как ощипанная курица.

В ответ она лягнула его ногой, попыталась ударить, но он держал ее крепко, одним рывком оторвал ее от стены и подтянул к себе.

— Эй! Нельзя ли поласковее, ты, кобель!

— Нет, — сказал он резко и встал одним коленом на матрац.

— Давай, иди сюда быстрее!

Когда она смеялась, у нее появлялся маленький второй подбородок. Он навалился на нее. Но она свела лодыжки, вся напряглась и укусила его в шею. Правда, только губами.

— Не гони, ковбой. Делай все медленно, совсем медленно.

Он целовал ее груди, взасос, чтобы вытянуть запавшие соски, и бормотал наполовину с лаской, наполовину с угрозой:

— То давай быстрее, а то делай медленно? — Она закрыла глаза, подведенные веки, ей нравилось, когда он немного басил. Он лежал на ней, его лицо нависло над ее лицом, кончики их носов почти касались друг друга, обе руки внизу живота, она приоткрыла губы, выдохнула ему прямо в рот и сказала тихо-тихо:

— Хвастун и воображала.

Хотя Де Лоо принял холодный душ, он чувствовал освежающую теплоту, благодатный, тончайший, как кисея, живительный покров на теле, и какое-то время они просто тихо лежали, нежно ощупывая друг друга.

— О-ох, — выдохнула она, а он гладил ее спину, молодую упругую кожу, и принуждал себя делать это медленно, слегка дрожал при этом. Под пальцами словно скользило прожитое им время. Квинтэссенция прошлых лет.

Вдруг где-то раздался громкий дверной скрип, и Люцилла вся сжалась, села в кровати. Дверь во двор была только притворена, сейчас она слегка приоткрылась. По половицам разлился солнечный свет, и потом, через целую вечность между двумя ударами сердца, прошмыгнула тень. Катарины. Но в помещение она не вошла. Осталась на пороге, уселась там и принялась намываться.

Де Лоо снял с шеи Люциллы свой волос, седой волос. В ее глазах промелькнула озорная искорка, она обхватила его член, потерла большим пальцем головку и сказала:

— Ну и как?.. Есть уже капелька счастья?

Он застонал, шлепнул ее по заду. Губами она обхватила его рот, укусила за нижнюю губу, их зубы стукнулись друг о друга. Груди ее напряглись, стали твердыми, кружки вокруг сосков покрылись пупырышками, словно и их охватил тот внезапный страх, только что пронизавший ее, она тяжело задышала, когда он опрокинул ее на спину, но снова вывернулась с каким-то плаксивым выкриком, хотя он уже ощутил низом живота ее нежные бритые волоски. И очутилась поверх него.

Он опустился на спину, заглянул ей промеж ляжек. Мышцы блестят, напряжены до предела, он обхватил ее бедра и надавил пальцами в паху, но она не села на него, а наклонилась вперед, сунула руки под подушки и прошептала:

— Подожди. Нам надо кое-что еще сделать.

Он наморщил брови.

— Нам надо — что? Почему?

— Потому.

— Да мы за все эти дни так ничего не сделали.

— А сейчас надо. Так вот.

Зубами она надорвала серебристый пакетик презерватива, а он приподнялся на локте. Эрекция несколько ослабла, его член склонился набок, вздрагивал от бьющегося в нем пульса.

— Но я не хочу ничего такого делать, — сказал он.

Она задрала подбородок. Ее взгляд сделался вдруг намного старше ее самой — не по годам, а по восприятию жизни, и она коротко тряхнула головой, словно отметая пустые отговорки. Потом закрыла глаза, набрала воздуха и дунула в презерватив, кончик выскочил вперед и закачался.

— Не разговаривай со мной так, слышишь? Я молода, я глупа, но я взрослая женщина… И хватит. Точка. — Левой рукой она опять прижала его к кровати. — Ложись и будь паинькой. Сестра сделает тебе сейчас отличную перевязку, сам увидишь…

Она собрала во рту слюну и выпустила большую каплю кристально чистой пены вовнутрь кондома. И после очередного насмешливого взгляда и жесткой ухмылки Де Лоо она натянула на него резинку, скатав закрученные края вниз — двумя руками, неоднократно корректируя свои движения и ощупывая кондом пальцами, при этом она смешно оттопыривала мизинцы. Затем она придирчиво осмотрела его член, словно только что смоделировала его, и сказала: