— Закланный ты, — с нескрываемой тоской в голосе ответила Танька. — Не тот стояк, да ещё и сам приполз.

«Закланный, закланный…» — мучительно пытался докопаться до смысла Алексей. Когда же до него дошло, он резко сел и испуганно спросил:

— Что это значит? Вы что, приносите человеческие жертвы? — Но увидев непонимание на её лице, сформулировал попроще: — Убьете что ли?

— Не ори, — прошептала Танька и очень выразительно стрельнула глазами в сторону выхода. — У меня тебя никто не тронет.

Обещание спасти ему жизнь отнюдь не обрадовало Зайцева. Впервые за все проведенное здесь время Алексей осознал, что попал не к убогим инвалидам, собранным в таежных катакомбах по воле какого–то жестокого начальника–фантазера, и не к сумасшедшим, а к настоящим дикарям, таким же реальным, как и он сам. Еще надавно Зайцев очень абстрактно представлял людей, которые по своему развитию находились на пару ступенек ниже их дворника — человека болтливого и неправдоподобно тупого. Дикари существовали как бы сами по себе, да и то лишь в онтологическом смысле. Они заполняли временное пространство от появления каменного скребка до пирамиды Хеопса и служили скорее опровержением библейского мифа о сотворении мира, нежели реальными разумными существами, застрявшими в неолите. Обычно слово «дикарь» вызывало в памяти Алексея картинку из «Истории древнего мира»: человекоподобный свирепый самец держит в мохнатой руке каменный топор, а на заднем плане мирно пасутся волосатые мамонты. И вот он столкнулся с ними.

Хозяйка пещеры ещё что–то возбужденно нашептывала ему, но Зайцев даже не пытался слушать — он думал, как отсюда выбраться. Вариантов кроме как через тоннель не было, поэтому в голову ему лезла всякая чушь: взять в заложники старосту, попробовать пробиться через верх, пристрелить хотя бы одного для острастки. Правда, у него не было ни оружия, ни сил, что бы до него добраться. А пустое фантазирование создавало лишь видимость поиска выхода, и Алексей прекрасно это понимал. Но отказаться от него, означало остаться один на один с тем, что он имел.

— Эй, — Танька толкнула его в бок. — Исть хочешь?

— Нет, — сквозь зубы ответил Зайцев.

— Тогда расскажи, как живут стояки, — попросила она. — Сказывают, они ходют ногами.

— А ты никогда не видела? — раздраженно ответил Алексей.

— Неа. — Хозяйка подползла к нему поближе и осторожно положила голову рядом с плечом Зайцева. — Сказывают, у вас плохо.

— Врут. У нас хорошо. Это вы здесь живете как шампиньоны. — Ему было тошно и от собственных мыслей, и от убогого гостеприимства этой дикарки, и особенно от невозможности оградить себя от её навязчивого желания поладить с инородцем. — По крайней мере, у нас не едят людей, — после паузы сказал он.

— У нас тоже, — почувствовав в голосе пленника–гостя плохо скрытый упрек, ответила Танька.

— У нас есть все, — многозначительно, с истерическим вывихом в голосе произнес Алексей и застыдился самого себя. Он даже не понял, как в его высокообразованных мозгах могла родиться такая глупая, ребяческая похвальба.

— У нас тоже, — приподнявшись на локте, ответила хозяйка норы.

— А у нас.., — начал Зайцев, но запнулся и мысленно продолжил: «в квартире газ…» Ему очень хотелось чем–то поразить и одновременно уколоть её, а может быть, даже унизить. Придумать нечто такое, отчего эта первобытная ползунья сразу запросилась бы с ним наверх. Но после второго «у нас тоже» Алексей сообразил, что это невозможно. У них здесь действительно было то же самое. Сказать, что наверху быт сильно отличается, и в каждом доме есть холодильник с телевизором — она не поймет. Эта невозможная вонь для них норма, жилой дух. Говорить о каких–то абстрактных для неё вещах не имело смысла.

Только сейчас Зайцев обратил внимание на то, что с остервенением чешет голову и тут же с ужасом вскочил, ударился головой о потолок и со стоном схватился за ушибленный затылок.

— Зараза! Бедная моя башка! У вас что, блохи есть? Насекомые. Вши, блошки — в волосах?

— Есть, — спокойно ответила Танька, всем своим видом показывая, что не понимает, почему стояк так переполошился.

— Да, действительно у вас есть все, — валясь на спину, проговорил Алексей. — Час от часу не легче. Вшей я уже подхватил. Осталось подцепить проказу, сифилис и потерять ноги. И можно не возвращаться домой.

— Оставайся, — оживиласьТанька. — Мужиков у нас мало.

— Спасибо, — поблагодарил Зайцев таким тоном, что хозяйка пещеры обиделась.

Из тоннеля послышался легкий шорох. Алексей повернулся к выходу и увидел, как мимо норы проковыляла белая коза с огромным выменем. Вместо передних ног у неё были короткие обрубки разной длины, и это симпатичное домашнее животное передвигалось рывками, высоко задрав задницу вверх.

— О, боже! — воскликнул Зайцев, завороженно глядя на увечную козу. Может, у вас здесь и безногие лошади со слонами есть? Ради бога, покажи выход. Умоляю тебя! Ты же умная, красивая баба. Ну зачем я тебе такой урод: с ногами, с руками…

— А чего тебе ещё надо? — вдруг тихо спросила Танька. — Разве здесь плохо?

— Я не говорю, что плохо, здесь хорошо, — без особого труда соврал Алексей. — Лучшего места под землей и не найдешь. Но я не привык так жить.

— Как? — удивилась Танька. — Все есть, дом — полна чаша.

Эта «полна чаша» настолько поразила Зайцева, что поначалу он изумленно уставился на хозяйку, а затем издевательски расхохотался. Это пещерное зазеркалье потрясало его не столько скудостью жизни, сколько несоответствием вещей и понятий, стоящих за одними и теми же словами. Невольно возникал вопрос: а что есть мерило? И снова в его памяти всплыла кем–то сказанная фраза «мир — есть описание мира».

Алексей даже позабыл о насекомых, болящих локтях и коленях. Он привалился спиной к стене и с искренним любопытством поинтересовался:

— А что, по–твоему, значит «полна чаша»?

— Тепло… свет… еда, — не задумываясь, ответила Танька и, немного помешкав, добавила: — Я.

— Ты?! — демонически рассмеялся Зайцев. — Да ты… — Он хотел было спросить, видела ли она когда–нибудь себя в зеркале, но вовремя остановился. Правда, по интонации Танька прекрасно поняла, что он имел в виду. Она почувствовала в этом оскорбительном восклицании «ты!» не только презрение, но что ещё хуже, не признание в ней тех основных женских достоинств, которые она считала существующими, приобретенными большим трудом, что составляло её гордость. Такое откровенное пренебрежение страшно оскорбило её и, опустив глаза, Танька сквозь выступившие слезы прошептала:

— Иди.

— Куда? — не понял Алексей, хотя настроение хозяйки расшифровал правильно.

— Туда иди, — указала она на выход. — Иди отсюда! Значит правду сказывают, стояки — ироды.

— Да ты хотя бы знаешь, кто такой Ирод?! Ты хоть знаешь, что говоришь?! — сорвался на крик Зайцев. Осколки исторических событий и библейских мифов оказывается жили и здесь, в рукотворной преисподне, но уже в виде атавизмов, совершенно непонимаемые, как отголосок прошлой, неизвестной жизни.