– Неудивительно. Джек – красивый зверюга.

– Он неподходящая пара для Гвен.

– Потому что он наш наемный работник? Не будь таким снобом.

– Нет. Потому что он, как ты верно заметил, зверюга.

– Гвен может о себе позаботиться. И всегда могла. Кроме того, папа будет категорически против.

Повисло глухое молчание, которое нарушил Мэттью:

– Не вычеркивай Зиллу из своей жизни.

– Это единственное, что я могу сделать для нее. Освободить.

– Она не хочет быть свободной. Она любит тебя.

Бран подошел к кровати с высоким дубовым основанием и рухнул на нее:

– Я разлюбил всех и вся. Разлюбил жизнь.

– Почему?

– Ты меня еще спрашиваешь?

– Спрашиваю. Ты же не говоришь.

– Ты всегда все знаешь и без этого.

– Знал бы, если бы ты от меня не закрылся.

Бран помотал головой:

– Хоть ты меня не доставай, брат. Хватит и отца.

Мэттью подъехал к кровати:

– Ты же знаешь папу.

– Я не больше твоего гожусь в торговцы. Папину деловую хватку унаследовала Гвен. Но у меня нет талантов вроде твоего, чтобы предложить папе альтернативу. И он всегда считал, что именно я унаследую семейное дело. А я не хочу. И никогда не хотел.

– Что же теперь? – спросил Мэттью.

– Точно не знаю. Единственное, что хорошего сделала для меня война, так это укрепила меня в любви к путешествиям. Я люблю приключения – но не люблю убивать. Но похоже, одно без другого редко бывает.

С самого возвращения Бран еще не говорил с братом так откровенно, и Мэттью почувствовал надежду.

Мэттью сидел в солнечном углу маленькой гостиной и писал.

Там его и отыскал Бран:

– Брат, ты мне нужен.

– К твоим услугам, – сказал Мэттью.

Бран уселся верхом на позолоченный стул и оперся о спинку:

– Мэтт, все совсем не такое, как я думал. Я пошел на войну, воображая себя Галахадом, стремясь освободить людей от нестерпимых уз рабства. Но все оказалось не так просто. Война велась за другие, куда менее высокие цели, и никого не волновали души, впустую гибнущие ради таких невозвышенных вещей, как алчность, коррупция и жажда власти. Мэтт, я видел человека, которому сорвало лицо, и ему нечем было кричать, но все же он кричал и никак не мог умереть. Я видел двух братьев, одного в синем, второго в сером, и я не могу тебе сказать, который из них проткнул другого саблей. О господи, брат шел против брата! Каин и Авель бессмертны. И я превратился в Каина. Что Богу делать с народом, где брат идет на брата с такой жестокостью? – В голосе Брана прорвался всхлип, и он замолчал.

Мэттью отложил доску для письма и притянул своего близнеца к себе, и они заплакали вместе, и Бран заговорил, стремясь выплеснуть всю боль, ужас и кошмары, через которые ему довелось пройти. А Мэттью обнимал брата и принимал его боль.

Когда поток иссяк, Бран посмотрел на брата:

– Спасибо.

Мэттью крепче обнял его:

– Ты вернулся, Бран. Мы снова вместе.

– Да. Навсегда.

– Хорошо, что ты возвращаешься к жизни.

– Возвращаться к жизни больно. Мне нужно убежать от боли.

– Что? – испуганно переспросил Мэттью.

– Мэтт, брат мой. Я уезжаю.

– Что?! – Мэттью посмотрел на стоящего перед ним Брана, здорового и сильного. Желтые атласные шторы придавали теплый оттенок дневному свету и делали волосы Брана ярче. – Куда?

– Ни за что не угадаешь.

Мэттью ждал.

– Папа получил письмо из Уэльса, от кузена Майкла. Отряд колонистов все-таки выехал в Патагонию, чтобы основать поселение. Сейчас они уже там. Я собираюсь присоединиться к ним. Представляешь, старая мечта сбывается!

– Мы поедем вместе…

– Дорогой мой братец, ты делаешь себе имя здесь, своим пером. Я-то знаю, что сочинительство – это работа, даже если папа этого и не понимает. Но та суровая жизнь, которая предстоит мне в этом валлийском поселении, – не для тебя.

– Ты прав, – признал Мэттью. – Я буду обузой.

– Я никогда больше не буду отгораживаться от тебя, – пообещал Бран, – даже в Патагонии. Я обещаю все делить с тобой, и ты сможешь писать об этом так же ярко, как если бы присутствовал там во плоти. Кузен Майкл пишет, что колонисты обустроились в небольшой области Патагонии, именуемой Веспуджия. Я расскажу тебе все о ней и нарисую целую плеяду характеров.

– Ты сказал Зилле?

Бран молча покачал головой.

– Брат, ты же понимаешь, что Зиллы это тоже касается. Она носит твое кольцо.

– Я все скажу сегодня за ужином. Я попросил маму пригласить Лаукаев.

Ужин накрыли в столовой – большом темном помещении, обшитом дубовыми панелями, которые, казалось, поглощали свет хрустальной люстры. Тяжелые коричневые шторы наподобие тех, что висели в библиотеке, были задернуты из-за холодного вечера. Яркий огонь в камине плохо прогревал чем-то похожую на пещеру комнату.

Во время трапезы разговор вертелся в основном вокруг валлийской экспедиции в Патагонию. И мистер Мэддокс, и доктор Лаукай вчуже разволновались из-за этого смелого предприятия.

– Вот это затея! – сказала Гвен. – Папа, почему бы тебе туда не поехать? Будь я мужчиной, я бы поехала.

Мэттью с Браном переглянулись, но Бран чуть качнул головой.

После десерта, когда миссис Мэддокс отодвинула свое кресло и кивком позвала Гвен и Зиллу за собой, Бран остановил их.

– Мама, подожди, пожалуйста. Мне нужно кое-что сказать вам всем. Мы все получили удовольствие, обсуждая патагонскую экспедицию и основание колонии в Веспуджии. Много лет назад, до того как с Мэттом произошел несчастный случай, мы мечтали присоединиться к тому землевладельцу из Мадруна, когда он отправился в путешествие, посмотреть, найдется ли там подходящее место для поселения. Так что, возможно, вас не удивит, что я решил присоединиться к поселенцам и начать новую жизнь в Веспуджии. Сегодня я написал кузену Майклу и мистеру Парри в Уэльс и отослал письма в Веспуджию.

На мгновение повисла ошеломительная тишина.

Бран, улыбнувшись, нарушил ее:

– Доктор Лаукай говорит, что более теплый климат пойдет мне на пользу.

– Ну, может быть, не стоит ехать так далеко в погоне за теплом? – спросил мистер Мэддокс. – Ты вполне мог бы отправиться на Юг, в Южную Каролину или Джорджию.

Губы Брана сжались в гримасе боли.

– Папа, ты забыл, откуда я вернулся?

– Нет, сын, – сказал мистер Мэддокс, – я не забыл. Но война закончилась, и тебе следует оставить ее позади.