— Понятно, — отреагировала я и поблагодарила подполковника. — Говоришь, детский дом номер два?

— Да, он находится в Заволжском районе Тарасова, — пояснил тот. — На пересечении улицы Иволгина и Тарасова.

— Хорошо, спасибо тебе огромное, что, как всегда, выручаешь! — На этом мы попрощались, и я отправилась в Заволжский район.

Детский дом представлял собой трехэтажное здание, по внешнему виду ничем не отличающееся от обычного жилого дома.

Единственное, что было нетипичным по сравнению с другими зданиями — так это нарисованный на фасаде олимпийский мишка. Видимо, воспитанникам активно пропагандировалась польза от занятий спортом — посреди двора я увидела несколько тренажеров, по всей видимости, установленных недавно.

Я поднялась по ступенькам невысокого крылечка, нажала на кнопку звонка. На вопрос вахтера, кто я и какова цель моего визита, я коротко сообщила, что хочу побеседовать с директором детского дома Колбышевой Екатериной Юрьевной.

Дальнейших расспросов не последовало — я услышала тихое пиликанье и открыла дверь.

— Екатерина Юрьевна находится в пятом кабинете, — сообщила мне вахтерша, пожилая женщина в очках, одетая в мешковатый темный свитер и свободные штаны.

Она сидела за столом, роль которого выполняла обычная парта, за которой занимаются дети в школах, и разгадывала кроссворды. Ко мне вахтерша интереса не проявляла, и я направилась по светлому длинному коридору, на стенах которого стояли стенды с фотографиями. Я бегло осмотрела снимки — в основном фотограф запечатлел сцены празднования какого-то события, может, Нового года или другого праздника.

Пятый кабинет я нашла сразу же — на двери висела табличка с номером комнаты и указанием, что здесь находится директор детского дома. Я постучала в дверь и услышала сухое «войдите», после чего зашла в помещение.

Чем-то обстановка кабинета директора напоминала комнату, где заседал заведующий подстанции, с той лишь разницей, что кресла были не с черной обивкой, а с белой, а стены оклеены светло-зелеными обоями. Зато точно такой же строгий стол, компьютер, стационарный кнопочный телефон. Позади стола, рядом с окном — большой книжный шкаф, где, по всей видимости, размещались тома по педагогике.

За столом сидела сухопарая женщина лет шестидесяти пяти, с седыми волосами, забранными в строгий пучок, и очками в узкой черной оправе. Одета женщина была в строгий, но стильный костюм — синий пиджак и прямую юбку-карандаш. Из-под пиджака выглядывала обычная белая блузка. На лице директора не было ни грамма косметики — видимо, дама даже не пыталась скрывать свой возраст и казаться моложе. Весь вид ее выражал строгость и суровость. Даже мне стало неловко под взглядом ее проницательных серых глаз, внимательно оглядевших меня из-под очков.

— Чем обязана? — поинтересовалась директор детского дома. — Напомните, вы по какому поводу? Хотите усыновить кого-то из воспитанников?

— Нет, я не хочу никого усыновлять, — покачала я головой. — Позвольте представиться, частный детектив Татьяна Иванова. Я веду расследование, по делу проходит ваш бывший воспитанник Стас Лихачев. Я приехала к вам, чтобы узнать про этого человека — как звали его настоящих родителей, каким он был ребенком… Если вы не помните его, не подскажете кого из воспитателей, кто им непосредственно занимался?

Директор детского дома посмотрела на меня пристально, видимо, оценивала то, что я ей сказала. После недолгой паузы она произнесла:

— Стаса Лихачева я очень хорошо помню, он был тихим, послушным ребенком. Удивительно только, что в приемную семью он не попал — почему-то молодые семьи предпочитали брать других детей, отличавшихся бойкостью, подвижностью… А Стас — он всегда был немного замкнутым, постоянно грустил. Он не помнил своих настоящих родителей, но мне кажется, понимал, что его детство должно быть другим, не в детском доме. Извините, он что-то натворил? К сожалению, я не знаю его дальнейшей судьбы — после выпуска из детского дома мне пришлось писать кучу заявлений с просьбой предоставить ему квартиру, а не комнату в коммуналке. Но потом связь с ним оборвалась… Грустно, если такой милый ребенок превратился в преступника…

— У меня нет доказательств, свидетельствующих о том, что Стас Лихачев совершил преступление, — покачала я головой. — Дело в том, что я расследую дело врача, которого кто-то хочет подставить, и мне кажется, что Стаса Лихачева этот некто подговорил на дачу заведомо ложных показаний. Поэтому мне и нужно выяснить, каким образом Стас Лихачев связан с этим врачом. Я хотела бы спросить у вас, были ли у Стаса в детдоме друзья? И если да, то кто?

Екатерина Игоревна задумалась, потом с сомнением произнесла:

— Да он был не очень общительным ребенком. В подвижные игры с остальными детьми не играл, в свободное от учебы время в основном книжки читал. Больше всего фантастику любил — все романы Толкиена прочел, в библиотеке брал. Может, чувствовал родственную душу в главном герое. «Властелина колец» не раз перечитывал, хотя мало кто такие толстые книги в свободное время читал. Нет, друзей у него не было…

— То есть ни с кем Стас не общался? — уточнила я.

После довольно продолжительной паузы директор наконец сказала:

— Была одна девочка, точнее, как сказать… Стас вырос довольно стеснительным парнем, лет в четырнадцать он влюбился. Я это сразу заметила — знаете, когда долгое время общаешься с детьми и подростками, это определяешь легко. К тому же я до того, как стать директором детского дома, работала воспитателем. Мне очень нравилась эта работа — детей жалко, каждому хочется помочь, и их проблемы воспринимаешь как свои собственные. А Стас пытался ухаживать за этой девочкой, стихи ей писал, книги хорошие дарил. Даже букет цветов как-то ей принес — полевых, где только нашел ранней весной… Увы, его любовь была безответной — Влада, девочка эта, оказалась совсем не тургеневской барышней. Красивая до невозможности, но жестокая и циничная — ее мать за аморальный образ жизни лишили родительских прав, когда Владе восемь лет было, и, может, поэтому детская травма сделала ее такой. Ожесточила детское сердце, и она, как мне кажется, не способна ни на любовь, ни на дружбу. Влада общалась только с теми людьми, которые были ей полезны, использовала их в своих целях, а потом, когда они ей становились не нужны, разрывала с ними всякие связи. Вот и со Стасом так — ей, по-моему, льстило его внимание, но потом Влада переключилась на другого парня, который казался ей «крутым», спортивным, по которому сходили с ума все девушки ее возраста. Ну а после Владу взяли в приемную семью, несмотря на то что ей уже было четырнадцать лет. У той пары, Светланы и Сергея, умерла дочь, такого же возраста, как и Влада. Они приехали в детский дом, чтобы отнести вещи погибшей дочери — вроде у нее был рак, и, хотя родители знали, что ей недолго осталось, все равно утрата была слишком сильна. А Влада чем-то напомнила им умершую дочь, вот они и решили, что, возможно, им нужно взять в семью эту девочку. Так и оформили опеку, а потом вроде уехали… Ну а Стас, увы, остался с разбитым сердцем…

— Влада… — задумчиво повторила я. — Довольно редкое имя, красивое… А вы не помните фамилию ее приемных родителей? Ведь если усыновляют или удочеряют ребенка, он берет фамилию своих приемных отца и матери?