В конце марта князь Василий, сын суздальского князя, с ведома отца приказал своим дружинникам перебить большой отряд татар в Нижнем Новгороде — то было посольство, присланное Мамаем. Отныне все мосты к соглашению с Мамаем для суздальско-нижегородских князей были сожжены. Падала тень от этого кровавого дела и на московского князя, который не удержал своего тестя и его сына от нападения на ордынское посольство. Татары никому не прощали убийства своих послов, считая это тяжелейшим оскорблением. Теперь оставалось только ждать ответного хода Мамая.

В начале лета конные отряды татар совершили набег на южные окраины нижегородских земель. Дальше татары вторгнуться не посмели, страшась морового поветрия, совсем недавно прокатившегося по Владимирской Руси.

Это развязало руки московскому князю и его союзникам. В июле 1375 года Дмитрий Иванович и Владимир Серпуховской выступили на Тверь. В походе участвовали дружины суздальских, нижегородских, ростовских, ярославских, белозерских, моложских, стародубских князей. На Тверь двинул свою рать и давний враг Михаила Александровича — кашинский князь Василий Михайлович. Пришли по призыву Дмитрия Ивановича и ратники из Новгорода Великого.

* * *

Холм, на котором стояла Сергиева обитель, назывался Маковец. Поскольку бревенчатый храм в этом монастыре был освящен во имя Святой Троицы, то и монастырь получил название Троицкого. Однако в народе эту монашескую обитель чаще всего называли Троице-Сергиевой. Сами же монахи, живущие здесь, именовали свой лесной монастырь либо Сергиевым посадом, либо просто Маковцем.

В один из жарких июльских дней инок Стефан заявил братии, что он отправляется в Москву к митрополиту, дабы обсудить с ним нелегкий вопрос, кого поставить игуменом в Троицкой обители, когда Сергий отойдет в мир иной. Стефан был уверен, что его брат едва ли протянет до середины лета. Все целебные снадобья были испробованы, все лечебные измыслы были применены, но лучше от этого Сергию не стало. Он лежал на ложе в своей избушке худой и желтый, не имея сил даже перевернуться на другой бок. Пищу Сергий не вкушал, лишь пил козье молоко и медовую сыту.

Приезжал из Москвы и лекарь-бесермен со своими снадобьями заморскими, но и его лекарства Сергия на ноги не поставили.

«Как ни горестно, братья, но пора нам о новом игумене промыслить, — сказал Стефан на одной из общих трапез. — Пусть митрополит сам укажет своим перстом на того из нас, кто более достоин сана игуменского».

Отправляясь в Москву, Стефан взял с собой Пересвета, к которому он благоволил и которого частенько брал в попутчики, зная его недюжинную физическую силу и воинское мастерство. Края вокруг Троице-Сергиевой обители были глухие, здесь издавна находили прибежище разбойники и беглые холопы. До конца искоренить разбой на лесных дорогах было не под силу даже московскому князю, несмотря на его многочисленную рать.

Маковецкие монахи, проводив Стефана в путь до Москвы, недовольно переговаривались между собой. Все они, открыто и втихомолку, возмущались тем, что Стефан не просто торопится похоронить Сергия, но еще и метит на его место. От гордыни и вспыльчивости Стефана уже пострадали многие из здешних иноков и послушников. Когда-то Стефан был духовником московского князя Симеона Гордого. Живя в Москве, Стефан привык к почестям и вниманию, его раздражало, что в Троицкой обители существует полное равенство между всеми ее обитателями. Стефану также не нравилось, что монастырь на Маковце чаще именуется Сергиевым, нежели Троицким.

Недавний случай, когда Стефан не выдержал и устроил скандал из-за мелочи, был еще у всех иноков на устах. Во время субботней службы в храме регент церковного хора взял богослужебную книгу, по которой следовало вести литургию. Стефан узрел в этом грубое нарушение обряда, поскольку в отсутствие игумена эту священную книгу надлежало брать либо иеродьякону, либо эпитириту, то есть ему, Стефану. «Почто ты протягиваешь руку к Святому Писанию прежде меня? — закричал Стефан на монаха-регента. — Кто есть старший на месте этом? Не Сергий, но я избрал сие место на Маковце для обители. Господь сему свидетель!» Потеряв власть над собой, Стефан еще долго выкрикивал все то, что не давало ему покоя, о чем давно шептались недовольные им монахи.

Пересвет в отличие от многих маковецких отшельников относился к Стефану с симпатией. Он видел, что Стефан не зря прожил несколько лет при княжеском дворе. Стефан был сведущ не только в церковной литературе, но и в книгах сугубо мирских. Ему довелось прочитать переведенные на русский язык труды византийских хронографов, сочинения древних латинских и греческих авторов, таких, как Цицерон, Тит Ливий, Плутарх, Геродот и Аристотель. Стефан прекрасно знал не только стародавнюю историю русов, хазар, ромеев и германских народов Европы, но и политические интриги нынешних государств, соседствующих с Русью. Живя в Москве, Стефан пользовался покровительством митрополита Алексея, человека очень образованного и участвующего во всех межкняжеских склоках, блюдя интересы Московского княжества. Даже гордыня Стефана не казалась Пересвету чем-то непростительным, поскольку он сознавал, как далеко глядит и как широко мыслит этот человек. По начитанности со Стефаном не мог сравниться никто из маковецких монахов. К тому же Стефан знал греческий язык.

Пересвет полагал, что преемником Сергия в Троицком монастыре должен был стать именно Стефан. Конечно, Стефан уступает Сергию в святости и бескорыстном подвижничестве во славу евангелических ценностей, зато он прекрасно образован и умеет красиво говорить. Причем, убеждая собеседника в своей правоте, Стефан ссылается не только на тексты из Святого Писания, но и на сочинения древних философов и риторов. Пересвет успел заметить, что в риторических приемах тягаться со Стефаном не может никто из маковецких отшельников, в том числе и Сергий Радонежский.

* * *

Вернувшись на Маковец, Стефан поведал братии, что митрополит взял время на обдумывание того, кому из здешних схимников доверить игуменство в случае, если Сергий покинет сей бренный мир. Впрочем, по самодовольному виду Стефана было видно, что митрополит уже остановил свой выбор на нем, а его ссылка на обдумывание — это не более чем жест сострадания к больному Сергию. По монастырской иерархии при нынешних обстоятельствах старшинство принадлежало иеродьякону Симону, однако Стефан после встречи с митрополитом позволял себе вступать в спор с Симоном по любому поводу. Чувствуя за собой покровительство митрополита, Стефан вел себя все более властно и вызывающе. Ни Симон, ни кто-либо другой из маковецких отшельников не осмеливались перечить Стефану, опасаясь мести с его стороны.

В первый же вечер после возвращения из Москвы Пересвет пришел в келью к Ослябе. Перед этим во время ужина Пересвет шепотом намекнул Ослябе, что у него к нему имеется очень важный разговор.

— Знаешь, брат, кого я повстречал в Москве, прибыв туда вместе со Стефаном? — с горящими глазами проговорил Пересвет, усевшись на узкое ложе своего друга. В тесной келье больше просто было не на что сесть.

— Неужели самого папу римского? — с хмурым лицом съязвил Ослябя, сидя рядом с Пересветом и снимая с себя грубую веревку, заменявшую ему пояс.