— Не-на-вижу… тебя… а-а! — ору я.

Меня гладят по голове и снова шепчут что-то ласково-успокаивающее.

Наверное. Не помню точно. Вообще все как-то дискретно. Урывками. В какой-то момент — между схватками, когда я пытаюсь продышаться — в кафе оказывается много народу. Слишком много. Я вижу знакомую бандану с черепами на белобрысой голове, родную улыбку…

— Куда? Не подходить! С ума сошли! — грозно наступает на Кея и кого-то там еще, кто приехал с ним, Аня. — Кто тут муж? Мыть руки! Переодеваться! Остальные — за дверь!

Дальше — вот вообще не помню ничего, кроме боли, усилия, снова боли и снова титанических усилий… и… писка, переходящего в крик. Громкий. Заливистый.

— Девочка, у вас девочка, — говорит Аня, улыбается, а я просто дышу и пытаюсь понять: все уже, правда, все? Голова кружится.

— Где? Покажи! — требую я.

И вижу ее. Мою маленькую Селину. Яна сует ее в руки Кею — он, как и Бонни, в белом халате, непонятно, откуда тут взялись белые халаты… Боже, о какой ерунде я думаю! Глаз же невозможно отвести от них. Моя дочь на руках у моего мужа…

Упс. А вот этого я не ожидала. Яна — и падает в обморок? Ее подхватывает Бонни, тут же подбегает Аравийский, забирает Яну, несет куда-то.

Но я снова смотрю на свою дочь. И глупо-глупо улыбаюсь. Она такая… маленькая!

Кей счастливо улыбается ей. И Бонни — тоже, подходит к ним, смотрит на малышку, а потом — на меня. Кажется, это и есть счастье…

Собственно, на этом можно было бы считать эпос «Рождение звезды» оконченным, если бы не кое-что крайне забавное.

Короче. Лежу я, значит, на диванчике, у моей груди сопит крохотная Селина Говард-Джеральд, причем с сиськой во рту сопит, отпускать не желает. Меня обнимает счастливый отец, который Бонни, и что-то нам воркует нежное-нежное. А я прихожу в себя — и начинаю смотреть по сторонам. Интересно же! Роды в кафе, изумительный материал, надо все как следует разглядеть и запомнить. Обязательно где-нибудь это опишу!

Итак. Аня с Грегом деловито уничтожают следы преступления… то есть родов. При этом смотрят друг на друга так, что сразу ясно — скоро поженятся. А если Грег на ней не женится, я сама ему на лбу напишу «Дурак». Тут все понятно, романтика — это прекрасно, но довольно однообразно.

Намного интереснее смотреть за Аравийским и Яной. Пока она валялась в обмороке, Аравийский сидел около нее. Недолго. А потом его прогнали. И ведь ушел, что характерно! Жаль я не слышала, что ему такое Яна сказала. Надо будет у Аравийского спросить. Потом. Не забыть бы.

Ушел, значит. Торчит у дверей, изображает высочайший профессионализм всей мордой. На Яну не смотрит. Демонстративно.

Обязательно расспрошу! Мне можно быть нетактичной, я девочка и вообще писатель.

А вот Яна ведет себя странно. Она так смотрит на эту кровь, словно в первый раз ее видит. Тоже надо будет расспросить. Пометочка два.

К ней подходит Кей, отводит в сторонку, что-то говорит. Не слышно, но думаю, благодарит. Предлагает что-то. Ну там луну с неба, Тадж Махал в подарок… хм… что-то не туда я думаю. Что-то более жизнеутверждающее предлагает. Точно. А Яна думает… вот — придумала! Выражение у нее становится такое… характерное. Как у кошки, сумевшей открыть клетку с канарейкой. Или как у Кея, обнаружившего диких, непуганных конкурентов, с которыми можно сначала поиграть.

Вот да. Сейчас прямо заметно, что родня. Братья-близнецы… или сестры… черт, я ж писатель, а не знаю, как сказать. Надо погуглить. Пометочка три.

Так вот. Яна что-то говорит Кею — и у него становится такое же лицо. Говард на охоте, спасайтесь, лисы.

— Ты их слышишь? — тихонько спрашиваю я у Бонни.

Он так же тихо хмыкает и целует меня в нос.

— Не слышу, но все для тебя разузнаю. Писа-атель.

— Ага, — соглашаюсь я… и зеваю.

— Кто-то устал и хочет спать…

— Мя-а-а! — возмущенно открывает глазки Селина.

Черные. В пушистых длинных ресницах. И на голове у нее черный пушок завитками. Будут роскошные кудри, как у Бонни.

И характер, как у Бонни.

Мама дорогая, во что я ввязалась?! Боже… чем я думала?..

— Я люблю вас, мои девочки. Мои самые прекрасные на свете девочки, — говорит Бонни, сияя и осторожно поглаживая Селину по головке. — Спи, маленькая моя.

И эта, которая маленькая Бонни, улыбается беззубым ротиком, причмокивает и закрывает глазки. Спит.

Боже. Спасибо тебе за это чудо.

— Боже, спасибо тебе за чудо, — слышу я голос Кея и ощущаю его губы на своей щеке. — Я так вас люблю! Мои девочки…

— Наши девочки, Британия, — таким же умиленным голосом поправляет его Бонни.

— Наши, Сицилия, — соглашается Кей.

И на этой торжественной ноте я наконец-то отключаюсь от реальности. С чувством глубокого морального удовлетворения.

Святых мы вынесли, но матом не ругались.

О.Арефьева

Анна

«Только не скандал, только не скандал», — мысленно молилась я, глядя, как Янка сдает новорожденную высоченному англичанину в бандане с черепами.

Похоже, что лорду. Белобрысому и типичному такому англосаксу. Девочку с черными кудряшками. Такими же, как у ее генетического папаши — того, что всю дорогу держал жену лорда за ручку, а теперь топает прямиком к мужу-рогоносцу. Довольный такой, словно так и надо.

Янке-то хорошо, она сдала ребеночка и бухнулась в обморок, а мне что делать? Кто их знает, лордов, как они реагируют на такое вот в своем благородном семействе.

Ведь идеальные были роды! Ни вам разрывов, ни кровотечения, и плацента отошла сразу и полностью, и ребеночек по результатам первичного осмотра — совершенно здоровый. Прямо рекламная картинка, а не роды. Кроме одной кро-охотной подробности, которая сейчас может перерасти в смертоубийство.

На всякий случай я спряталась за Грега. На удивление спокойного, даже благодушного для такого форс-мажора. И шепотом спросила:

— Не убьет?..

Тот не сразу понял, переспросил:

— Кто и кого?

— Лорд… э… всех?

Грег хмыкнул, обернулся ко мне и нежно чмокнул в щечку.

— Если только от радости. Все прошло отлично, вы с Яной — профи высший класс.

— Но девочка… — я перевела недоуменный взгляд обратно на лорда… и увидела совершенно счастливого папашу, целующего влажный черный пушок на дочкиной головке. Двух счастливых папаш, умиляющихся на младенца.

Только тут до меня дошло, что Янка в обмороке, а девочке надо обратно к матери. Папаши пусть между собой разбираются, мое дело — благополучие ребенка.