Думаю, вот прямо сейчас Янн и Майма уже под крышей, в бунгало «Нуку-Хива», и уже получили результат. Хотя мне немного обидно, что они могли меня подозревать.

Успокойте меня — хоть вы-то меня не подозреваете?

Вы мне верите? Вы доверяете мне, правда ведь? Вы не станете придумывать объяснения, недостойные детективного романа, — мол, рассказчица шизофреничка, у нее биполярное расстройство или просто крыша съехала.

Вспомните первое и главное правило, установленное Пьер-Ивом Франсуа: повествователь никогда не должен врать! Он всего лишь имеет право не все говорить или на какое-то время отложить пересказ событий.

Например, в ту самую минуту, когда я пишу «дождь усиливается, на этот раз все же придется от него укрыться», я, как вы догадываетесь, не могу делать то и другое одновременно, мокнуть под дождем и писать об этом. Сначала я это проживаю, а потом, как только найду время, бумагу и карандаш, рассказываю вам о том, что делала и что чувствовала.

Но никогда вас не обманываю. Не выдаю за действительность грезу, галлюцинацию или бред.

Золотое правило!

Иначе я бы вас предала.

Поверьте, я не предаю вас. Я не убивала Мартину, не похищала ПИФа, просто смиритесь с тем, что в этом дневнике я придерживаю кое-какие сведения насчет моей личной жизни… Клянусь вам, мне не в чем себя упрекнуть, я не та, кого вы ищете.

Я чувствую, как вода с мокрых волос стекает по спине, скользит до поясницы. Мне нравится это естественное, дикарское ощущение. Эта земля, она такая — естественная и дикая. Я понимаю Бреля и Гогена, здесь хорошее место для того, чтобы умереть.

Может, убийца именно так и подумал? Что не так страшно совершить убийство на Маркизских островах, почти в раю?

Кто мог бы поверить в такую чушь?

Кто?

Янн и Майма сейчас должны уже это знать, если собрали отпечатки пальцев всех, кто живет в «Опасном солнце». Они должны были уже установить личность того или той, кто находился в комнате Мартины, а следовательно — кто ее убил.

Значит ли это, что оба они в опасности?

Я продолжаю смотреть, как льет дождь, такой плотный, что все москиты попрятались. На этот раз я одновременно делаю это и пишу. Я вспоминаю поцелуй Янна на пляже Пуамау, его мокрые плавки, прижавшиеся к моему животу. Как он меня хотел.

Я улыбаюсь. Перебираю красные зерна своего ожерелья.

Моя личная жизнь…

Еще более сложная и запутанная, чем эта история с убийцей.

Раз…

Два…

Три…

Я, как и капитан, перевела взгляд с одного листка на два других, листок с неизвестно чьими отпечатками пальцев из спальни Мартины, листок с отпечатками пальцев Элоизы, листок с отпечатками пальцев Клем.

Никаких сомнений не осталось. Два листка совершенно одинаковые!

Мы знали. Теперь мы знали, кто побывал в ту ночь в комнате Мартины, знали, кому она открыла дверь, знали, кому предложила выпить, знали, кто была та последняя, та единственная гостья, с кем Мартина разговаривала перед тем, как ее убили.

Эта гостья оставила свои отпечатки пальцев по всему бунгало.

И это были отпечатки Клем!

Я не могла в это поверить. Сидела на кровати, листки путались, сливались, расплывались перед глазами. Я старалась понять, где я могла обмануться, как кто-то мог меня обмануть. Я ведь наугад взяла зубную пасту, стаканчик, бутылку с водой, трубочку аспирина в ванной бунгало «Тахуата», они не могут принадлежать никому, кроме Клем. К тому же эти отпечатки пальцев соответствуют тем, что мы сняли с ее ложки, которую я забрала всего через несколько секунд после того, как она доела попои.

Никто больше к ее приборам не прикасался, в этом я уверена.

Я нигде не допустила ошибки. Это отпечатки Клем!

И точно такие же остались на дверях, ящиках, шкафах, личных вещах Титины.

Янн встал, сложил в пластиковые конверты белые листки, запачканные лишь кусочками клейкой ленты. Он торжествовал скромно, ничем не выдавая, что гордится своим успехом.

И я должна была признать себя побежденной.

— Я скажу тебе правду, со вчерашнего дня я думала, что ты ненавидел Клем, потому что на самом деле она тебе нравилась и ты знал, что такая девушка, как она, никогда и не посмотрит на жандарма вроде тебя. Сам понимаешь, ревнивый мачо и свободная женщина. Но нет, ты был прав, похоже, Клем с самого начала мной манипулировала… Как… как девчонкой! Поверить не могу… Что… что нам теперь делать?

Янн плотно закрыл пластиковые конверты с уликами. Запечатал их, используя подручные средства — спичку и растопленную восковую свечку.

— Свяжемся с полицией Таити, — сдержанно ответил жандарм. — Прямо сейчас. Если надо, будем освещать аэродром факелами. А до тех пор, пока они не приземлятся, ни на шаг не отойдем от Клем.

Я чуть не упала.

— Свяжемся с полицией, капитан? То есть ты до сих пор этого не сде…

И тут зазвонил телефон Янна.

Он кинулся отвечать. Узнал звонок.

«А-Ха», Take on Me.

Фарейн.

— Фарейн?

Она так громко кричала в трубку, что я слышала все до последнего слова.

— Янн, Янн, не перебивай меня. Дослушай. Я… Мне очень жаль. Прости меня за все. Ты меня знаешь, я не могла сидеть сложа руки. Я провела свое расследование, и… и вчера я все поняла! Это было совершенно очевидно, как я могла не догадываться все эти годы? Я напала на след Метани Куаки. Не просто напала на след — я нашла его! Здесь, совсем рядом. Янн, скорее ко мне. Я жду тебя на старом кладбище Тейвитете, тебе надо проехать через долину, это примерно в километре от Атуоны. Жду тебя.

Голос майорши умолк. В трубке шумел дождь. Янн хотел бы задать Фарейн несколько вопросов, десятки вопросов, но она отключилась.

— Надо ехать туда, — сказал он.

Я только хотела встать, как он уже схватил сумку, в которую спрятал бумаги.

— Майма, не сиди здесь одна. Иди к Танаэ и девочкам, а главное — никуда больше не ходи!

Не успела я возразить, как Янн уже вышел. Я увидела, как в руке капитана блеснули ключи от внедорожника, который взяла напрокат Мари-Амбр. По лицу Янна, осунувшемуся от тревоги, хлестал дождь.

Я проводила глазами этого мужчину, который спешил на помощь своей жене. Женщине, которой он неспособен был дарить слова любви, цветы или даже сердце, но готов был за нее жизнь отдать.

Дождь под ветром не лил, а катился волной. Футболка промокла насквозь раньше, чем Янн успел добраться до припаркованной на аллее машины. Огибая террасу «Опасного солнца», слабо освещенную фонарем сквозь струи воды, он невольно посмотрел вниз, на поле, откуда его жена ускакала верхом на Авае Нуи. Ему показалось, что в мокрой тьме двигались тени, две хрупкие фигурки, — наверное, По и Моана, а еще лошадь, одна.