Аббату приходилось опережать события. Зная, что все его люди, которые сейчас проявятся, попадут в черные списки жирондистов, Аббат приказал Робеспьеру не высовываться и создал Общество революционных гражданок во главе с «бешеной» Клэр Лакомб. В качестве отвлекающего маневра был повторен лозунг о погроме газет противника.

Но главное состояло в том, что Аббат по предложению Спартака ввел в действие так называемую кочующую помощь. Самые голосистые члены секций переходили с одного собрания на другое и помогали пробивать нужные решения числом и глотками. Когда жирондисты рискнули и арестовали журналистов газеты «Пер Дюшен» Эберта и Варле, Марат призвал народ к восстанию.

— С огнем играем, — заявил Аббат и покачал головой.

— А когда было иначе? — не отрываясь от сводок, пробормотал Вейсгаупт.

Спартак был единственным человеком, перед которым отступал даже Аббат. Когда он работал, сравниться с ним было невозможно. Этот гениальный игрок видел преимущества там, где их не замечал никто, и создавал там, где их не могло быть в принципе. То, что он изобретал, например акция морального давления делегации двадцати восьми секций Коммуны на конвент, было абсолютным безумием, но ведь прошло! Всесильных депутатов конвента буквально взяли на испуг!

А 31 мая в половине четвертого утра загудел колокол собора Парижской Богоматери, и народ повалил на улицы. Честно говоря, это была чистой воды авантюра. Аббат на это не пошел бы никогда. «Бешеные» секции составляли в коммуне меньше трети.

Бог мой, как же Спартак был талантлив! Его абсолютно не смутило то, что парижане высыпали на улицы только посмотреть — не поучаствовать. Он лишь рассмеялся, когда узнал, что попытка ареста министров Клавьера и Лебрена с треском провалилась. Даже когда конвент отказал санкюлотам в аресте двадцати двух жирондистов, он только усмехнулся так, словно в его рукавах прятался еще добрый десяток тузов.

— Требуем снижения цены хлеба до трех су и за счет богачей, — приказывал Спартак.

После одобрения Аббата посыльные рассыпались по всему Парижу.

— Еще одну делегацию в защиту Эберта и Варле — в конвент! — бросал он, и Аббат кивал, подтверждая посыльным правомочность приказа.

— Выстрел из пушки, массовые хаотичные передвижения санкюлотов по Парижу в любом порядке! — подчиняясь одному ему ведомым расчетам, говорил Спартак, склонившийся над картой города, и это немедленно исполнялось.

Он словно матадор кружил и кружил вокруг ошарашенного быка и наносил ему удар за ударом. Бык уже не понимал, куда ему кидаться, то ли на мулету, то ли на шпагу. Матадора он так и не видел.

Потом дезориентированный конвент в общем потоке противоречивых проектов, подсунутых ему, принял декрет о выплате сорока су повстанцам, вынужденно потерявшим заработок в этот день. Посыльные тут же разбежались по всему городу, и наступил перелом.

Парижане, взбудораженные целым днем суеты, воодушевились и, на ходу надуваясь отвагой, двинулись к Пале-Эгалитэ. Поначалу что-то около двадцати тысяч человек.

— Вот и все, — устало подвел итог Спартак и швырнул свежие, даже еще не прочитанные сводки в воздух. — С жирондистами покончено. Дальше — сам. А я пошел спать.

Аббат проводил его взглядом и, не дожидаясь, пока помощник соберет бумаги, разлетевшиеся по всему кабинету, сел на свое место. Сиденье еще оставалось теплым, и это было неприятно. Вот из-за этой самовлюбленности Спартак и терял все достигнутое. Вытерпеть его более двух-трех суток было невозможно.

То, что в Париже происходит не просто очередная свара «бешеных» и жирондистов, а нечто важное, Мария-Анна осознала, когда к Лавуазье пришла делегация откупщиков.

— Антуан, пора идти к Клавьеру, — напряженно произнес Делаант. — Иначе опоздаем.

Но муж лишь покачал головой.

— Мы давно опоздали, друзья. Уже четыре года назад.

Его принялись уговаривать, но Антуан был непреклонен.

— Мне надо работать, — отрезал он. — Если я не установлю тепловое расширение меди и платины, то у Франции не будет эталона метра.

Делаант в поисках поддержки повернулся к Марии-Анне, но она лишь развела руками, усмехнулась и сказала:

— Вы все слышали, мсье. Если Антуан Лоран Лавуазье пойдет с вами, то у Франции не будет эталона метра.

Растерянные делегаты ушли, и уже на следующее утро Мария-Анна узнала, что муж оказался прав, как и всегда. Да, откупщики попали в приемную к Клавьеру. Тот прислал им записку, что непременно примет, и эта встреча даже состоялась.

Клавьера вытащили из кабинета и провели мимо них два санкюлота с саблями наголо. С остатками прежней власти было покончено.

Адриан и Анжелика, по документам Жан и Жанетта Молле, купили дом на самой окраине Орлеана, среди недавних переселенцев. Там ее колониальный говорок не был особо заметен, а ему не грозила армия. Местной коммуной заправляли «умеренные». Они большинством голосов провели решение отправлять в армию только холостых парней, не имеющих постоянных занятий, то есть санкюлотов.

Анжелика обставила дом, посидела недельку у окна, потом выкупила на рынке пару рядов и без особого желания занялась тем делом, которое знала, — перепродажей прусского трофейного товара.

Конечно же, Адриан не слишком верил в перспективность этого занятия. Да, женщины, изгнанные из армии, ехали и ехали в цветастых крытых кибитках. Но он понимал, что пройдет от силы два месяца, и эти потоки иссякнут. Не пересыхала здесь только Луара — крупнейшая транспортная магистраль, идущая от Атлантики. Поэтому Адриан сразу же начал налаживать связи с речными перевозчиками.

— Товар только английский, контрабандный, — сразу предупредили они его. — Если поймают, то гильотина вам гарантирована.

— Я не собираюсь отчитываться перед налоговым офицером, — заявил Адриан. — А на гильотину попадают как раз те простофили, которые это делают.

Дело потихоньку пошло. Адриан, наученный горьким опытом, был аккуратен и осторожен, всех денег в одно дело не вкладывал, на неоправданный риск не шел. После этой истории в Бордо он вообще как-то сразу повзрослел. Мсье Кабаррюс абсолютно беспощадно тыкал молодого человека лицом в его ошибки. Адриан хорошо запомнил это неприятное ощущение.

И все-таки ему было скучно, а дома даже тоскливо. Они садились за общий стол, молча ели то, что приготовил им повар, и расходились по своим комнатам. Взаимная принужденность убивала всякую охоту общаться.

Однажды ему предложили поучаствовать в перекупке оружия, и Адриан заинтересовался этим делом.

— Насколько крупная партия? — спросил он.

— А сколько хотите, столько и будет, — серьезно ответили ему. — Оружие английское, хорошее. Покупателей полно. В Тулоне, в Лионе, где угодно.

Адриан растерялся и осведомился:

— А кому нужно в Тулоне и Лионе столько оружия?