Все хохочут – Эйб очень точно скопировал интонации Хэмфри, почти искреннее его возмущение и самодовольство.

– Во-во, – кивает, улыбаясь, Хэмфри.

– Да ведь когда эти бедолаги открывают субботним утром свои лавки и первым делом видят приближающегося Хэмфри, это для них полная катастрофа, стихийное бедствие. Они сразу понимают, что выхода нет, придется отдать добрую половину своего товара за жалкую горсточку песо.

– Уж лучше повстречаться с вооруженным грабителем, – добавляет Таши.

– Ну да, дешевле обойдется…

– И не так болезненно…

– Гораздо безопаснее…

А вот и Артур. Они сидят и ждут Сэнди. Джим исподтишка разглядывает Артура, но тот вроде такой же, как всегда. Никаких тебе ключей к великой загадке.

26

А Сэнди только-только начал свои переговоры с Бобом Томпкинсом. Прихватив с собой еще одного парня, которого Сэнди прежде не встречал, они уединяются в спальне Боба и рассаживаются на круглой, невероятных размеров кровати.

– Это Манфред, – обращается к Сэнди Боб. – Манфред, это Сэнди.

Манфред кивает, его глаза ярко блестят, зрачки неестественно сужены – превратились в черные точки.

– Очень рад познакомиться. – Они жмут друг другу руки.

– Так вот, – говорит Боб, – у Манфреда есть интересное предложение, но сперва попробуем одну штуку. Мне лично нравится. – Он водружает посреди кровати круглое деревянное блюдо, берет небольшой кальян и наполняет часть его многокамерной чашечки какой-то черной, смолистой массой. От шарообразного керамического основания кальяна расходятся три длинные трубки; Манфред и Сэнди глубоко затягиваются, Боб делает то же самое и одновременно подносит к чашечке пламя зажигалки. Сэнди сразу сгибается от кашля, Манфред и Боб тоже кашляют, разве что самую малость послабее. На стенных экранах все это похоже на последствия взрыва гранаты со слезоточивым газом в переполненном салоне борделя.

– Ты посмотри, – с трудом выговаривает Сэнди. – Мощно.

Боб и Манфред хохочут, точнее – наполовину хохочут, наполовину кашляют.

– Ты подожди пару минут, – многозначительно советует Боб; они с Манфредом снова затягиваются, Сэнди тоже, правда, его попытка мгновенно прерывается очередным приступом кашля. Но хватило и этого: вполне, в общем-то, обыкновенная, хотя и роскошная, спальня на глазах изменяется, становится неизъяснимо прекрасной. Неяркий свет стоящей на комоде лампы дробится в тускло-золотом рисунке обоев, и каждый из бесчисленных отблесков преисполнен своего отдельного, глубокого и таинственного смысла.

– Великое всепонимание в маленькой комнатушке, – бормочет Сэнди, зажимая пальцем мундштук; Боб и Манфред затягиваются снова и снова. Вот, значит, кто вы такие. Продвинутые курильщики опиума. Примитивная все-таки дурь, этот самый опиум. Уйма побочных эффектов, лупит по всему организму, как кувалдой. В лаборатории, думает Сэнди, можно состряпать курево в сотню раз лучше. С другой стороны, если относиться к происходящему как к некоему историческому эксперименту… Вот Джим, тот бы точно ухватился за идею обеими руками, ведь те китайские кули, чьими руками строились все калифорнийские железные дороги, они ведь как раз опиум и курили, верно? Мало удивительного, что железных дорог больше не строят.

С курением покончено, теперь Манфреда и Боба охватывает безудержная болтливость, разговор непрерывно перескакивает с одной темы на другую и перемежается приступами визгливого хохота.

В конце концов Манфред излагает гостю свое предложение:

– Мы получаем из Гонконга очень крутую дурь, через Гуам и Гавайи. Поставки довольно крупные, и наркоагенты прихлопнули наш источник, так что нужно организовывать новый канал.

– Что это за дурь?

– Называется она «Носорог». Сексуальное возбуждение – штука хитрая, тут требуется стимуляция и релаксация одновременно и в правильном соотношении. Нужно воздействовать сразу на две системы и делать это очень точно, аккуратно. Поэтому мы пользуемся двумя компонентами, один из которых – модифицированный имитант эндоморфина. Их молекулы соединяются прямо в организме, в периферийных органах.

– Афродизиак? – несколько тупо уточняет Сэнди.

– Во-во. Самый настоящий афродизиак. Я пробовал, и ты не поверишь… – Манфред хихикает. – Ладно, не стоит об этом. Он действует, и это главное.

– Сильны вы, ребята.

– Поставки будут идти морем, с Гавайев, это и есть новый маршрут. Нужна маленькая лодка, которая будет выходить из Ньюпорта, встречать груз за островом Сан-Клементе и доставлять его на материк. Я понимаю, какой это риск, но, если ты согласишься, риск будет хорошо оплачен – и деньгами, и частью товара.

Сэнди кивает – не то чтобы утвердительно, а так, неопределенно.

– Хорошо – это сколько?

– Ну, скажем, двадцать тысяч и шесть литров.

Сэнди задумывается. А найдутся ли потребители на целых шесть литров нового, незнакомого афродизиака? Найдутся, еще как найдутся. Особенно если он эффективен. С руками рвать будут.

И все же этот план идет вразрез с основными принципами Сэнди – работать малыми количествами трудоемких препаратов и, главное, не высовываться.

– А какая это будет часть от общего количества?

Сэнди и Манфред начинают торговаться. Разговор благоразумный, неторопливый – нечто вроде сугубо теоретического обсуждения, а сколько стоила бы подобная работа, возьмись за нее некий посторонний человек. Боб все время вставляет шуточки, Манфред и Сэнди охотно смеются. В этом и состоит главная, сердцевинная особенность наркотической сделки. Необходимо взаимное доверие, оно значит ничуть не меньше, чем согласие по финансовым вопросам. И Сэнди, и Манфред должны проникнуться этим доверием, ведь результаты переговоров не будут закреплены никаким документом, и, если один из них нарушит устное соглашение, другой не сможет обратиться в суд. В каком-то смысле торговцы наркотиками обязаны быть честнее, чем добропорядочные бизнесмены и адвокаты, опирающиеся на письменные контракты и правоохранительную систему государства. У наркодельцов всего этого нет, поэтому каждому из них крайне важно иметь уверенность, что партнер не изменит своему слову. И это – в среде, включающей небольшое, но вполне ощутимое количество мошенников, доводящих до высокой степени совершенства искусство вызывать незаслуженное доверие. Суровая необходимость учит различать настоящую честность от напускной – и интуитивно, и посредством взаимного прощупывания в процессе такой вот, как сейчас, непринужденной болтовни: резкий, неожиданный вопрос, дружелюбный жест, прямой, даже грубый вызов – и непрерывное, напряженное наблюдение за реакцией собеседника, выискивание в ней мельчайших черточек, вызывающих сомнение в правдивости. В чужую голову не залезешь, о самой глубинной природе человека приходится судить по внешним признакам.