Позади кто-то кашлянул. Малознакомая девушка впереди хлюпает носом – старается шмыгать потише, но выходит оглушительно. Кажется, у нее аллергия. Шарлиз сильнее вжимается в спинку кресла, словно хочет отодвинуться подальше. Она боится микробов.

Салфетки. В моей сумке есть салфетки. Я могу достать их и незаметно взять телефон. Без лишних раздумий я лезу в сумку. Сую телефон в рукав и, похлопав девушку по плечу, передаю ей упаковку разовых платочков.

Вызывают третий ряд. Они поднимаются и направляются к выходу, загораживая лордеров. Значит, мы друг друга сейчас не видим.

Сзади вновь раздается кашель, похоже, у кого-то приступ. И люди начинают ерзать и оборачиваться.

Я смотрю на телефон.

Настройки.

Общие.

Сброс.

Сбросить все настройки.

Готово. Я закончила как раз вовремя – мимо прошел последний человек из третьего ряда.

Зажав телефон в руке, я не решаюсь пошевелиться. Что теперь с ним делать? Время будто растягивается, и я пытаюсь лихорадочно найти какой-то выход.

Четвертый ряд перед нами поднимается и идет на выход.

Шарлиз пихает меня ногой. И кладет ладонь поверх руки, в которой зажат телефон.

Она видела, что я сделала?

Она пытается отобрать у меня телефон. Ей уже шестнадцать, и не запрещено его иметь, но я все же сопротивляюсь. Что, если даже после стирания можно отследить данные о #БЕДЕ? И потом, как она объяснит два телефона. Она не осознает последствий.

Шарлиз забирает телефон и сует его в карман.

Нам велят выложить все телефоны, планшеты и другие устройства на поднос. Затем нас сканируют специальным прибором и проверяют сумки, чтобы ничего не утаили.

Я ужасно волнуюсь за Сэм. Неужели она и есть Джульетта, которая выкладывает посты под тегом #БЕДА? Они появились прошлой ночью. Если она выкладывала их с телефона и сейчас принесла его с собой, то вывернуться не удастся. Его точно найдут.

Меня подзывает лордер.

– Тебе лучше? – спрашивает она.

– Простите?

– Ты кашляла. Устроила целое представление. Сейчас тебе, кажется, полегчало.

– У меня такой кашель – то есть, то нет.

– Сейчас его нет.

– Нет.

Она берет телефон. Могут ли они проверить историю? Увидеть то, что смотрела я?

Взгляд у нее пристальный и холодный.

Она протягивает телефон обратно.

– Можешь идти.

Я жду в коридоре. Где Шарлиз? Почему она так долго? Она шла впереди, но меня отпустили раньше. Меня тошнит от беспокойства. Пойду и расскажу правду – я должна – прямо сейчас! Я уже шагнула к двери, когда вышла Шарлиз.

Плечи расправлены.

– Шарлиз?

Она слегка качнула головой.

– Идем.

В школе перерыв на ланч, поэтому мы идем в корпус искусств. Она, как обычно, приваливается к батарее отопления, но, не успеваю я и рта раскрыть, вскидывает руку.

– Ничего не хочу знать. Не рассказывай ничего.

– Что случилось? Почему тебя так долго держали?

– Хотели знать, откуда у меня два телефона и почему только один зарегистрирован на мое имя.

– И?

– Я сказала, что второй для другого парня. – Она подмигнула.

– И тебе поверили?

– Ты же знаешь, что представления я устраиваю всегда на «отлично». Как бы то ни было, телефон забрали и пообещали сообщить родителям о незарегистрированном устройтве. Но арестовывать меня пока не за что. Еще бы! – Она закатила глаза.

– Тебе не следовало этого делать. Но спасибо. – Я сомневалась, стоить ли еще больше ее втягивать, но решила, что иного выхода нет. – У меня еще одна просьба. Напиши Лукасу.

– Куда уж больше. – Она достала телефон. – Что написать?

Мысли мечутся. Не стоит слишком откровенничать – что, если за Шарлиз теперь следят? Ей известно мало, и лучше не посвящать ее в подробности. Что было в коробочке с телефоном? Я коснулась четырехлистного клевера на шее.

– Напиши так: «Спасибо за украшение, но цепочка порвалась. Напишу, когда починю».

Она взглянула на меня, покачала головой. Напечатала сообщение, показала мне и отправила.

– Готово. Ты у меня в долгу.

– В неоплатном.

– Да уж. И даже больше. Я подумаю, как этим воспользоваться.

Она напускает на себя обычный невозмутимый вид, но я вижу, что допрос лордеров здорово ее напугал, и спешу обнять.

Мы дружим давно, но сложно поверить, что она подвергла себя такому риску ради меня. Последнее время меня не покидает чувство, что мы отдаляемся, но, видимо, дело только во мне. Шарлиз не изменилась, осталась прежней. Это я поменялась, у меня появились секреты.

Что касается телефона, то она уверена, что мы о нем больше не услышим, но я сомневаюсь. Что, если его проанализируют, восстановят настройки и узнают, для чего его использовали? Не знаю, где Лукас его взял, но вдруг его вычислят?

Уверена, это еще не конец.

Наконец я нашла Сэм в дальнем конце библиотеки.

– Надо поговорить.

– Что-то стряслось?

– Не здесь. Идем ко мне.

Я не жду ответа, просто разворачиваюсь и ухожу, и она следует за мной через всю школу в пансион, поднимается по ступеням и заходит в мою комнату.

Я запираю дверь.

– В чем дело? – спрашивает Сэм.

– На собрании этим утром я вдруг поняла кое-что про пост о Флик. По правде, мне рассказали о нем местные девочки, а потом я уже сама его нашла.

– Флик? – Она отводит взгляд, будто прячет глаза.

– Ты недавно спрашивала о ней, о девочке, которую арестовали, когда она отказалась сдавать телефон. Видишь ли, я кое в чем ошиблась. Ее мама не лежит в больнице, она там работает. Но вот что странно: тот, кто выложил пост, повторил мою ошибку.

– Да? Не понимаю, что…

– Слушай. А есть еще пост из Чекерза с фотографиями, и как раз когда ты была там. Думаю, это ты. Ты – Джульетта, а Лукас – Ромео.

Сэм молчит – не подтверждает и не отрицает, но, когда она поднимает взгляд, глаза ее выдают.

– Все-таки я права, – и меня наполняет, с одной стороны, восхищение, а с другой – страх за нее. – Я очень испугалась на собрании, что тебя поймают на каком-то нарушении. Пришлось даже покашлять, чтобы отвлечь всех.