На открытом пространстве стояли незапряженная повозка и экипаж — точно такая же карета, какую я встретил на Фритаунской дороге.

— А еще лучше — поставь-ка его сам, — сказал толстяк, получив требуемую сумму. — Эти проклятые пони лягают и кусают всех, кроме своих хозяев. Ступай в самый конец — там уже один стоит. Такой же, как твой.

Второй пони заржал, но, когда я поставил Гэрлока рядом с ним, умолк. Лошадки принялись принюхиваться одна к другой. Я спрятал посох в солому, расседлал Гэрлока и, пошарив вокруг, нашел старую щетку. К тому времени подошел и конюх, не тот пузан, с которым я разговаривал, а мальчонка.

— Зерно есть?

Паренек посмотрел на меня с недоумением, но медяк мигом сделал его понятливее. Он приволок побитую кадку с зерном, и я задал корму обоим пони. Убедившись, что Гэрлок устроен как надо, я счел себя вправе позаботиться и о своем ночлеге.

Стоило мне войти в трактир, как в нос ударила едкая смесь не самых приятных запахов — кислых овчин, немытых тел, прогорклого масла и дыма. Чтобы толком рассмотреть задымленное помещение, мне пришлось прищуриться. Прямо от широкой двери, в которую я вошел, тянулись длинные грубые столы с лавками по обе стороны. В дальней части зала, отделенной тонкой перегородкой, стояли квадратные столики из более темного полированного дерева.

Судя по числу гостей, «Уют» давал пристанище всем, кого нелегкая заносила в Хаулетт. На лавках за длинными столами мужчины и женщины сидели вплотную, плечом к плечу. На господской половине свободные стулья имелись, но немного, а незанятых столиков не было ни одного.

Названия своего трактир отнюдь не оправдывал. Попади сюда дядюшка Сардит, он, надо думать, долго перечислял бы все недостатки плотницкой и столярной работы. Снаружи строение выглядело обшарпанным и неуклюжим, а изнутри — и того хуже. Перегородки между простонародной и господской половинами были кое-как сколочены гвоздями, да так небрежно, что древесина местами расщепилась. В пору моего ученичества я и то мог бы смастерить все предметы здешней обстановки куда лучше. Во всем сквозили равнодушие и непродуманность. Скажем, служанки наверняка заработали немало синяков, задевая острые углы квадратных господских столиков. Что до столов для простонародья, то их вообще сработали из непросушенной древесины. Мне оставалось только диву даваться, глядя на это безобразие.

Морщась от шума, я довольно долго таращился поверх людских голов, но никто и не взглянул в мою сторону.

Наконец мне удалось высмотреть местечко на лавке за одним из простонародных столов. Протискиваясь туда, я ненароком задел локоть какого-то бородача, бросившего на меня злобный взгляд поверх кружки.

— Поосторожней, щенок! — рявкнул он.

«Где там эта подавальщица? Уснула, что ли? — слышалось вокруг. — Эй, милашка, еще меду...»

Запах этого меда не вызывал у меня ни малейшего желания его отведать. А вся обстановка в гостинице «Уют» — желания здесь задерживаться. Однако мне следовало подкрепиться. Жаль, что я не могу остаться на конюшне рядом с лошадками и утолить голод овсом или сеном. Увы — без трактира не обойтись.

Усевшись на лавку рядом с человеком в грубом коричневом плаще, я на миг пожалел, что не захватил с собой посоха. Вроде бы здесь он мне не требовался, но я невесть почему стал тревожиться за его сохранность в конюшне.

— Кто будешь? — полюбопытствовал бородач в коричневом, склонившийся над кружкой с подогретым сидром. Руки выдавали в нем плотника.

— Звать меня Леррис, до ухода из дома работал по дереву, — ответил я. Не соврав при этом ни слова.

— А не слишком ли ты молод для работника? — проворчал бородач, вперив в меня сердитый взгляд.

— Оно конечно, — вздохнул я. — Учеником я был, вот кем. Да и выучился немногому: дальше скамеек да разделочных досок так и не пошел.

— Ха! Ладно, вижу, что не брешешь, — с этими словами сосед уставился в свой сидр, потеряв ко мне всякий интерес.

Оказавшись предоставленным самому себе, я помахал служанке, однако та — тощая черноволосая девица в кожаной безрукавке и широкой юбке — тоже не удостоила меня внимания. Мне не оставалось ничего другого, как ждать, когда она окажется поближе и я все же смогу ее дозваться. А пока — осматривать зал.

За ближайшим к очагу господским столиком сидели четыре человека, в том числе женщина в брюках и зеленой куртке поверх белой блузы и с повязанной под глазами вуалью. До сего момента мне никогда не случалось видеть женщины, носящей вуаль. Но если нижняя часть ее лица была скрыта, то обтягивающая блуза открывала взору довольно соблазнительные формы. Над смуглым лбом чернели густые брови, а темные волосы были убраны в высокую коническую прическу, которую скреплял золотистый шнур. На спинке ее стула висел тяжелый плащ из белого меха.

Двое из ее спутников, воины, носили облегающие камзолы и стриженные под шлем волосы. Один из них был сед, но тело его казалось молодым и крепким. Он сидел ко мне спиной, и я не видел его лица, но готов был побиться об заклад, что на этом лице почти нет морщин. Другой воин, помоложе, чернявый и худощавый, чем-то напоминал ласку.

Между ними сидел человек в безупречно белом одеянии. Выглядел он лет на тридцать, однако даже с расстояния более десяти локтей я сумел разглядеть, как стары его глаза. Взгляд его, обращенный в мою сторону, заставил меня поежиться и потупиться.

Однако человек в белом улыбнулся, и его дружелюбная, теплая улыбка заставила всех в зале ощутить приятный покой. На меня буквально накатила волна благостного удовлетворения, но я оттолкнул ее, ибо не желал, чтобы кто-то решал за меня, какие мне испытывать чувства.

Интересно, не этот ли господин приехал в золоченой карете?

— Эй, в углу! Я вижу, вы замерзли. Не хотите ли чуток согреться?

Я чувствовал на себе взгляд незнакомца, хотя он указывал на три фигуры, притулившиеся правее меня, у самой бревенчатой стены. Двое мужчин и женщина в бесформенных, поношенных куртках — не иначе, пастухи. Ничего не ответив, они уставились в пол.

— Прекрасно, — промолвил человек в белом. — Вижу, что вы с холода. Сейчас вам будет теплее.

Он сделал жест, и я почувствовал, как сырая прохлада в нашем углу сменяется сухим теплом, хотя мы и находились далеко от огня.

Женщина покосилась на мага — в том, что это маг, сомневаться не приходилось — и сделала движение, как бы отвергая подаренное ей тепло. Оба ее спутника продолжали смотреть вниз.

А я... Впервые с того момента, как мы с Гэрлоком покинули Хрисбарг, мне удалось согреться по-настоящему, да так, словно мое место было не в дальнем углу, а возле самого очага. Правда, тепло, сотворенное магом, порождало внутри какой-то холодок и странное ощущение — словно я тоже мог вызвать его, хотя и не ведал, как. Впрочем, выяснять это у меня желания не было.

Потом мое внимание привлек маленький столик у самого очага, за которым — это в переполненном-то трактире! — сидел один-единственный человек. Мужчина в темно-серых брюках и тунике с длинными рукавами, перехваченной поясом. На стуле рядом с ним лежал плащ. Волосы его казались седыми, хотя на таком расстоянии трудно было судить с уверенностью. Да и стариком он определенно не выглядел.