Красный «Гольф» с мужчиной за рулем и двумя женщинами на заднем сиденье мчался по шоссе. За рулем был Медуза, на заднем сиденье Лика и Любаша. Если не знать предысторию с похищением, то можно было подумать, что компания друзей выбралась на отдых. Но внутри машины атмосфера была напряженная, впрочем, вне машины тоже – все замерло в ожидании грозы. Мужчина за рулем чувствовал, что у него иссякла энергия.

Собиралась гроза, над горами сгущались тучи. Перед грозой Виктор, он же Медуза, чувствовал всегда себя как-то особенно – с каждой минутой нарастала тревога, все нервные клетки получали сверхчувствительность. Он знал, что в такие минуты не совсем принадлежит себе, он был слишком зависим от стихии. А потом проливался дождь, ударяла первая молния, и он чувствовал облегчение. Становилось необычайно легко и даже радостно. Но перед грозой было трудно. Он знал эти свои особенности, поэтому ждал грозы, чтобы вслед за ней пришло облегчение и освобождение.

По шоссе мимо них мчались чужие машины с чужими людьми и чужими судьбами. Это были люди живущие нормальной жизнью, чего нельзя было сказать о мужчине и женщинах в красном «Гольфе». Их ситуация имела мало общего с нормальностью.

Над горами ударила молния, и сразу же машину догнал ливень. Он хлестал по крыше, ветровому стеклу и боковым окнам красного «Гольфа». Машина еле двигалась сквозь пелену дождя. Теперь красный «Гольф» напоминал небольшую копию Ноева ковчега среди разбушевавшейся стихии.

Пролился дождь, и мужчина за рулем красного «Гольфа» почувствовал облегчение.

Дождь лил не переставая, время от времени молнии озаряли степь и лесополосы с абрикосовыми деревьями вдоль дороги.

Одно из двух – или в Предгорном районе наступил сезон дождей, или это небо, не выдержав человеческой глупости, оплакивает их безумные поступки.

Подруги, сидящие на заднем сиденье, активно общались на извечные дамские темы – кто виноват в том, что жизнь не удалась (конечно, не они сами) и что с этим всем делать.

Иногда молодые женщины понижали голос до едва различимого шепота, и тогда он переставал их слышать. Доносились только отдельные слова, сказанные с особыми эмоциями. В один из таких моментов, когда голоса понизились почти до шепота, он вроде бы расслышал, что Любаше удалось убежать от своего сутенера по пути в Петербург.

«Значит, все же проститутка, – отметил он про себя. – А может, послышалось? Последнее время я во всех красивых женщинах готов видеть только стерв и проституток».

Последующий треп был вполне светским. И это поражало. Ведь одна из подруг была взята в заложницы, а ее подруга вот так просто подсела к ним в машину, словно в обычную попутку.

– Ты не представляешь, как я устала, – жаловалась Лике ее подруга Любаша. – Чувствую себя как загнанная лошадь. Это не жизнь, а борьба – постоянная, день за днем, за все – за деньги, за место под солнцем. Иногда мне кажется, что я больше не могу. А все удивляются, что я не жалуюсь на отсутствие аппетита и не толстею. В день несколько километров я пробегаю пешком галопом – за мной не угнаться, а сколько нервной энергии трачу. Как все надоело, вся эта суета. Тут у меня столько дел, я вся в бегах, кругом идет голова.

— А это место под солнцем вообще-то нужно?

— Мне – да, иначе я не могу, – Любаша говорила уверенным тоном.

— А что оно представляет из себя – твое место под солнцем?

— Мне кажется, для меня главное – иметь возможность купить необходимое, стараться ни от кого не зависеть в материальном смысле, иметь уважение… Только так я чувствую себя человеком. Не так много, мне кажется, я вообще не очень честолюбива. Хочу родить ребенка через пару лет и суметь его прокормить сама. А так чувствую себя рабочей лошадью. У меня никогда не было рядом мужчины, который бы меня баловал, все только у меня просили. Почувствуй себя слабой, как же… – Она на мгновение закрыла лицо красивыми руками.

— Ну нет, конечно, я себя лошадью не чувствую, – вздыхала Лика. – Я так много не работаю. На меня где сядешь, там и слезешь… Страшно ленивая. Я в том смысле себя человеком не чувствую, что не уважаю себя.

Любаша качала головой:

— Опять ты за старое… Если сам себя не любишь и не уважаешь, кто ж тебя любить и уважать будет?

— Никто.

— Вот именно… Разберись в себе, в тебе много хорошего. Зачем же так? Ты достойна любви, в том числе и самой себя.

— Слушай, а может, ты знаешь, за что меня любить можно, только не в общих словах, а конкретно. Я так хотела у тебя об этом спросить, ведь ты единственный человек, который меня знает с детства, кроме мамы… – Лика уже почти не говорила, шептала.

— Вот что я обнаружила в тебе хорошего: ты добрая, нежадная, умная, я хорошо себя чувствую с тобой, твое присутствие меня успокаивает, отзывчивая, стараешься понять многих людей. Мне кажется, это называется «душевная».

— Ты просто перечисляешь качества. А я спрашиваю, за что меня можно любить.

— Может, я чего-то не понимаю? – удивлялась ее подруга. – А за что любят? Не за внешность же. И не за ум. Можно быть умным и свой ум использовать не во благо. А ты добрая. Поступки твои в большинстве своем достойные.

— Вот именно: за что любят или не любят – это великая тайна.

— Я тебя люблю за то, что перечислила, – довольно резко оборвала ее Любаша. – Какой любви ты хочешь? Ты просто жертва рекламы. Я поражаюсь: везде – в рекламе, в статьях и интервью любимых женщин известных людей – утверждается, что показать женщине, что любишь, можно дорогими украшениями. Это навязывается изо дня в день, просто вбивается в башку. Я бываю в шоке. По ТВ рекламные сюжеты: подарил жене машину – и она перестала отказывать тебе в близости, сразу стала улыбаться и сюсюкать. Я как приду со своей работы… А там у меня сама знаешь что…

А тут еще сюжетец такой по ящику – тошнит, честное слово.

— Дамы, вы бы хоть меня постеснялись, – сделал замечание сидящий за рулем мужчина. – Вы совсем забыли, что рядом мужчина.

— Вот еще! Мужчина! Видали мы таких в разных позах, – фыркнула Любаша. – Стесняйся сам.

— С чего бы это?

— А тебе что, в детстве не объяснили, что подслушивать нехорошо?

Он хотел ответить, но только с шумом выдохнул воздух.

— И похищать беззащитных девушек тоже нехорошо! – продолжала Любаша.

Он снова не ответил. Улыбнулся, но улыбка получилась вымученной. И вид у него был неважный. Он явно нервничал, но изо всех сил старался держаться.

— Что ты молчишь? Можно похищать девушек?

— А тебя никто и не похищал! Ты сама влезла в мою машину! Да и какая из тебя девушка? Посмотри на себя.

— Сейчас посмотрю. С этими словами она достала из сумочки компактную пудру и стала изучать свое холеное, но уставшее лицо в маленьком зеркальце.