В эту ночь мы подверглись атакам с воздуха ещё семь раз. На нас было сброшено 28 авиабомб.

26 мая. Четвёртый день нашей борьбы за возвращение в порт и, следовательно, спасение. Мы двигались на глубине 40 метров, прислушиваясь к разрывам глубинных бомб, раздававшимся на расстоянии многих миль к западу. Это продолжалось весь день. В 22.30 мы всплыли. Ночь была очень тёмной. Больше часа радар не улавливал никаких сигналов. Затем мы увидели, как в небе повисло большое светлое пятно. Оно росло с безумной скоростью, осветив мостик слепящим дневным светом. Четырехмоторный «либерейтор» с рёвом приближался к нам, стреляя из пулемётов. Подлодка рванулась навстречу быстро приближавшемуся свету. Летающий гигант с рёвом пронёсся над мостиком и скрылся в ночной тьме, осыпав мостик искрами и дыхнув на нас волной горячего воздуха. Взорвались четыре бомбы, распространяя глухой рокот. После каждого взрыва меня подбрасывало вверх.

Через несколько минут снизу сообщили:

– Лодка управляема, готова к погружению.

Когда «У-230» погрузилась на безопасную глубину, Зигман вломился в радиорубку к радисту, который не смог предупредить нас о показаниях радара.

– Кестнер, в чём дело, чёрт побери? Спишь, что ли? Ты чуть не погубил нас!

– Герр капитан, на радаре не было показаний, – возразил радист. – А наш радиолокатор в порядке.

– Не рассказывай мне сказки, Кестнер, – возмутился Зигман. – В твоих руках – судьба команды. Если ты ещё раз ошибёшься, нам несдобровать.

27 мая. Мы всплыли, истощив запасы электроэнергии и кислорода. Нервное напряжение достигло высшей точки. По телу прошла дрожь, во рту пересохло. Мне казалось, мы не переживём очередную атаку, если она последует в ближайшую минуту. Однако продолжительное время нас сопровождали только рокот дизеля и шум вентиляционной установки.

Щадящий период времени длился всего лишь час. Внезапно свет прожектора осветил мостик. Его луч светил со стороны кормы справа. Снова гигантский «либерейтор» снижался, чтобы обстрелять лодку. Его пули прошли в сантиметрах над нашими головами. Затем самолёт умчался в ночь, выключив прожекторы. Четыре разрыва бомб подняли в воздух фонтаны воды. Лодку сильно тряхнуло, но обошлось без повреждений. Мы немедленно ушли под воду.

Когда я провожал командира в каюту, он расстегнул свой покрытый солью кожаный китель и, подняв голову вверх, сказал:

– Я допускаю, старпом, что наш радар не уловил никаких импульсов. Кажется, наш «метокс» в полном порядке. Англичане, должно быть, применили новый тип радара. Это единственное объяснение произошедшему.

Мы были шокированы. Сначала авианосец в конвое. Теперь новая электронная диковинка, позволявшая англичанам обнаруживать нас, не раскрывая себя. Больше не было смысла подлодкам двигаться днём под водой, а ночью – в надводном положении. Нам придётся изменить свою тактику и двигаться в надводном положении днём, когда противник виден невооружённым глазом. Уничтожать его при дневном свете лучше, чем быть разнесённым на куски ночью.

В 07.20 мы всплыли, но вовсе не были уверены, что наши надежды на последний 170-мильный переход в порт осуществимы. Было обнаружено четыре «сандерлэнда» и пять «либерейторов». Девять раз мы погружались в воду и девять раз всплывали, продолжая движение вперёд. В полдень мы достигли континентального шельфа. Ночью сообщили в штаб, что прибудем на место встречи с тральщиком сопровождения на следующее утро в 08.00. Потом ушли под воду с мыслями о том, что в этой новой войне на море у нас больше нет шансов на успех.

28 мая в 12.40 «У-230» вошла во внутреннюю бухту Бреста. Встречавшим на пирсе она дала наглядное представление о том, через какие испытания нам пришлось пройти. Корма лодки была большей частью затоплена. Надстройка имела значительные повреждения. Нас не встречал военный оркестр, играя бравурные марши.

Только девушки с букетами цветов напоминали о героическом походе. Командующий Девятой флотилией и его свита были шокированы. Нас без церемоний поспешно направили в военный городок и привели в зал приёмов, где сухопутные хозяева хорошо постарались, чтобы возвращение на базу радовало нас.

После приёма я вернулся в свою комнату, ту самую, которую я покинул пять недель назад. Мои вещи уже были доставлены из хранилища. Когда я вскрыл конверт со своим завещанием, вынутый из саквояжа, то почувствовал, как меня переполняет радость: я выжил. В своей почте я обнаружил только два письма от Марианны. Они навеяли на меня множество незнакомых доселе мыслей. От них меня отвлёк небольшой пакет из дома. Мама прислала домашний торт ко дню рождения. Он дожидался меня четыре недели, затвердел и крошился. Но мне хотелось уважить материнскую веру в долгожительство сына. Я съел кусочек торта.

Двухдневные напряжённые будни в порту – демонтаж оборудования лодки и перемещение её в сухой док – не дали мне поразмышлять о причинах неудачи нашего похода. Но задуматься пришлось уже на следующее утро. Я случайно находился на пирсе, когда в бухту наконец вернулась «У-634» через три дня после нас. На этот раз я присовокупил к благодарности за помощь Дальхаусу крепкое рукопожатие.

Тем не менее в конце концов удалось подавить болезненные мысли и чувства. Я постарался забыть о том, что смерть постоянно сопровождала меня в мае. С неуёмной энергией молодости я окунулся в бурную и переменчивую жизнь в порту. Я присоединился в казино-баре к своим друзьям, которым посчастливилось вернуться из похода. Мы отмечали дни рождения, танцевали со всеми красотками мадам. Она обновила свой контингент несколькими экзотическими цветками разного цвета – от белого до жёлтого и шоколадного. Жанин была обворожительна, как всегда. То, что она дарила любовь другим в моё отсутствие, не имело значения. Ведь это могли быть последние часы любви и жизни моих товарищей.

Фактически подводная война превращалась для нас в бесконечную похоронную процессию. Союзники нанесли нам на море контрудар беспрецедентной силы. Англичане и американцы копили свои силы медленно, но неуклонно. Они увеличили флот быстроходных сторожевых кораблей, построили несколько авианосцев среднего водоизмещения, а ряд транспортов превратили в миниатюрные авианосцы. Они создали эскадрильи морской авиации, а также приспособили для борьбы с нашим надводным и подводным флотом армады стратегических бомбардировщиков, базировавшихся на суше. И неожиданно нанесли по нам удары с поразительной точностью. Тридцать восемь – такова была цифра наших потопленных подлодок в роковой май 1943 года. Вместе с ними погибли многие мои боевые друзья и товарищи по учёбе. Пока наш главный штаб не примет эффективные контрмеры, все наши хвалёные новые подлодки будут лишь увеличивать число стальных гробов.

Предполагалось, что ремонт «У-230» займёт минимум четыре недели. Поскольку мне предоставили продолжительный отпуск, я решил съездить в Париж, навестить родных и провести недельку с Марианной на солнечном пляже Ванзее в Берлине. Да, отпуск был продолжителен, но я отлично сознавал, что срок моей жизни ограничен.

В начале июня вечером я отбыл экспрессом в Париж, передав дела Риделю. Пока поезд мчался по сельской местности, я пытался вообразить, что слышу знакомый шум дизелей, грохот разрывов глубинных боезарядов, авиабомб и торпед, треск раскалывавшихся кораблей и рокот океана. Однако до моего слуха доносились только забытые звуки стука колёс, катившихся по рельсам. На парижский вокзал Монпарнас я прибыл ранним, ещё свежим утром. Такси доставило меня в отель близ Вандомской площади, который предназначался для проживания морских офицеров. Я решил воздерживаться от амурных связей во время короткого пребывания в городе, но обилие агрессивных девиц вскоре подвергло мою решимость серьёзному испытанию. Я поспешил в прохладные залы Лувра и провёл большую часть дня в прогулках по галерее Аполлона, Великой галерее и залу Кариатид, где, судя по легенде, было повешено немало гугенотов. Вечером я сходил в изысканный ресторан близ Оперы и поужинал в торжественном уединении. Затем прошёлся вдоль бульвара Капуцинов, отклонив несколько предложений платной любви, и вернулся в уютный номер отеля.